Питер Страуб - История с привидениями

Рики Готорн кивнул.

— Одет он был очень странно — пиджак от костюма, брюки от другого костюма, пижама. Без носков.

— Вот оно как! — воскликнул с удивлением Льюис. — Что же ты сразу не сказал?

— Сперва я просто был в шоке, а потом забыл. Столько всего сразу навалилось.

— Он же был очень аккуратным. Черт, если Джон так оделся, значит, у него в голове и правда не все было в порядке.

— Дон, а вы молодец, — Сирс улыбнулся мне. — Никто из нас не додумался бы до такого вопроса.

Я видел, как он ухватился за эту возможность, и поспешил добавить:

— Но это вовсе не значит, что он сошел с ума. В случае, который я описал в романе, человек покончил с собой почти при таких же обстоятельствах, будучи, по всей видимости, в здравом уме.

— Вы говорите о вашем брате? — спросил Готорн. Значит, они все знают. Дядя им рассказал.

Я им кивнул.

— Я просто сделал из этого историю с привидениями. Не знаю, что случилось на самом деле.

Какое-то время они все выглядели разочарованными.

— Ладно, — сказал, наконец, Сирс, — если вы и не проводили исследований, я думаю, что вы готовы к ним.

Рики Готорн в своей старомодной бабочке откинулся на спинку дивана; его нос был красен, а глаза слезились. На огромном диване он выглядел маленьким и жалким.

— Мы будем рады, если вы пока поживете у нас, мистер Вандерли.

— Дон.

— Дон. А сейчас извините, но я совершенно выдохся. Позвольте пожелать вам доброй ночи.

— Можно один вопрос? — сказал я. — Вы просите меня заняться сверхъестественным или тем, что вы так называете, — потому что боитесь подумать об этом сами?

— Не совсем, — сказал Сирс Джеймс, глядя на меня в упор своими голубыми глазами. — Мы все время об этом думаем.

— Кстати, — сказал Льюис. — Вы что, хотите прекратить заседания Клуба Чепухи?

— Нет, — быстро ответил Рики. — Ради Бога, нет. Нужно продолжать встречаться, ради нашего спасения. Вместе с Доном.

Все трое друзей моего дяди казались мне по-своему привлекательными. Неужели они не в своем уме?

Во всяком случае, они боялись, и двое из них уже умерли. Я уже писал раньше в дневнике, что Милберн кажется идеальной декорацией для работы доктора Заячья лапка. Я чувствовал, как реальность вокруг меня расплывается, превращаясь в сюжет одной из моих книг.

Эти два самоубийства — Дэвида и доктора Джеффри, — могли быть простым совпадением, и члены Клуба Чепухи не высказывали никаких подозрений по этому поводу. Так что же разворачивается перед моими глазами? История с привидениями или нечто куда худшее? Может, не случайно они, не зная подробностей, попросили меня рассказать именно об этом, самом страшном периоде моей жизни, о том, что я не перенес на страницы романа? Или эти события похожи друг на друга только так, как одна история с привидениями похожа на другую? И какова в конце концов фактическая связь между «Ночным сторожем» и тем, что случилось на самом деле?

Можно ответить на этот вопрос только одним способом. За неделю или даже две можно детально описать все, что я помню о себе, о Дэвиде и об Альме Моубли. Когда я описывал это в романе, я невольно приукрасил события и тем самым солгал. И если я теперь не сделаю этого, я никогда не смогу написать про доктора Заячья лапка — ведь он в сущности та же Альма, черная Альма с рогами и хвостом. Так же, как Рэчел Варни из "Ночного сторожах — тоже Альма, только приукрашенная и наряженная в волшебные одежды. Теперь мне надо изложить не выдуманные, а подлинные обстоятельства этой истории. В «Ночном стороже» все разрешилось — закон жанра, — но жизнь не признает окончательных решений.

Я встретил Альму не в парижской гостиной, где Сол Мелкин встретил Рэчел Варни, а в куда более прозаической обстановке. Это было в Беркли, где я получил работу вскоре после успеха моей первой книги. Для начинающего писателя предоставленная мне должность выглядела достаточно серьезно — я вел одну группу по писательскому мастерству и две по американской литературе. Особенно много усилий отнимала вторая тема, которую я знал недостаточно хорошо и был вынужден читать горы книг, не успевая писать ничего своего. Если уж я мало читал Хоуэллса или Купера, то с критикой их творчества, знания которой требовала программа, был и вовсе незнаком. В итоге с утра я вел занятия, потом обедал в баре или кафе, а вечера проводил в университетской библиотеке. Глаза у меня болели от переутомления, а в желудке плескался жидкий казенный кофе. Я сдружился со стажером из Висконсинского университета по имени Хелен Кайон — наши столы в офисе стояли рядом, и она даже читала мою первую книгу, хотя и не прониклась ею.

Она всего боялась, не следила за своей внешностью и махнула рукой на мужчин, занималась в основном шотландскими современниками Чосера. В свои двадцать три года она уже опубликовала несколько работ.

— Мой отец имел фамилию Кайински, и я такая же упрямая полячка, — говорила она, но это был классический самообман. Упрямой она была лишь в отношении чосерианцев. Хелен была крупной девицей в больших очках, с длинными волосами, собранными в прическу неопределенного стиля.

В третий раз, когда я увидел ее за соседним столом, я пригласил ее на ленч. От неожиданности она чуть не подпрыгнула. По-моему, я первым в Беркли сделал ей такое предложение.

Через несколько дней я, возвращаясь с занятий, застал ее в офисе. Наш ленч прошел не очень удачно; сравнивая свои статьи с моим романом, она воскликнула: «Но я же пишу правду!»

— Я ухожу, — сказал я ей.

— Может, пойдем куда-нибудь выпьем.

— Нет, я ненавижу бары, и мне нужно еще поработать. Но вы можете проводить меня домой. Хотите? Я живу на холме.

— Я тоже там живу.

— Что вы читаете? — Я показал ей книгу. — О, Натаниэл Готорн. Ваша тема?

— Гарви Либерман сказал, что через три недели мне нужно читать большую лекцию о Готорне, а я не читал «Дом о семи фронтонах» со школы.

— Либерман просто лентяй.

Я мог с этим согласиться: кроме меня, три других его помощника готовили за него лекции.

— Все будет хорошо, если я сумею как-то свести это все воедино.

— Во всяком случае, говорить тут не о чем.

— Нет. Только жевать, — так и было во время нашего ленча.

— Простите, — она потупилась, но я погладил ее по плечу и попросил не беспокоиться.

Когда мы спускались по лестнице (Хелен тащила пухлый портфель с книгами и рукописями, а я только «Дом о семи фронтонах»), мимо нас проскользнула высокая светловолосая девушка. Прежде всего мне бросились в глаза ее бледность, удивительно спокойное выражение лица и соломенный оттенок волос. Ее круглые глаза были светло-голубыми. Я почувствовал странную смесь возбуждения и любопытства: в полутьме лестницы она выглядела как белый призрак во мраке пещеры.