Геннадий Тараненко - Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории

Пятиконечные значки октябрят, красные галстуки пионеров, приём в комсомол. Как тогда мы переживали, что забудем о каком-то съезде партии. Перепутаем даты значимых событий, имена и отчества генсеков и ещё кучу важного. Но всё прошло. Пена поднялась на поверхность и исчезала с накатывающими волнами родного Каспийского моря. Осталась только теплота… Теплота родителей, бабушки и сестёр, которые делились ею со мной – ребёнком.

«Тик-так, тик-так», – идут стрелки на шахматных часах. Ход конём, а затем ход пешкой… Чёрно-белые квадратики строго разграничивают клетки поля детства, по которому мы шагаем, не вдаваясь в детали мира, уже надвигающегося на нас катком. Девяностые близко. Они скоро попытаются порвать картины, бережно написанные нашими родителями. Вкатившись в перестройку, а затем в развал Союза, мы быстро их перепишем заново. Купим втридорога новые краски и замажем яркие цвета. Их незачем выставлять напоказ, пусть останутся лежать под приглушенной менее привлекательной цветовой палитрой. Там, под слоями настоящего, будут обитать наши детские беззащитные души.

Перед тем как уйти спать, хотелось вспомнить, когда для меня закончилось детство? Видимо, тогда, на выпускном вечере…

Играет музыка, льющаяся из старого кассетного магнитофона. Вчерашние старшеклассники неистово танцуют в фойе школы. Мальчики и девочки хотят поскорее освободиться от десятилетних оков, так нам казалось тогда, и вылететь на космические просторы самостоятельной жизни. Свобода сладостно кружит голову, маня к себе указательным пальцем.

«Поскорее, поскорее, осталось немного». Вскинутые вверх руки танцующих цепляются за невидимые верёвочные лестницы. Шаг за шагом мы поднимаемся всё выше и выше и ступаем на борт белоснежного лайнера, который вот-вот должен отплыть от причала детства. Капитан дает команду – «Отдать швартовы!» Корабль трогается, за бортом плещутся волны. На берегу стоят папа и мама. Они машут мне руками, украдкой вытирая слезинки с глаз. Всё, один из флажков на шахматных часах упал, одиноко свесив голову вниз. Это произошло на часах, отсчитывающих время папы. Я слышу свой голос:

– Мы больше никогда не увидимся?

– Нет-нет, что ты, родной. Пройдёт время, ты станешь взрослым и сравняешься с нами годами. А потом… Потом будет то, чего ты не должен бояться. Тогда мы все вместе обязательно встретимся, ведь родители никогда не оставляют своих детей…

Я гулял по набережной, стараясь не спешить – медленно передвигая ногами и сократив до минимально возможного количество плиток, которое заглатывал мой шаг. Рядом, не отставая ни на сантиметр, плелась мысль, привязавшаяся ещё возле почты и с тех пор ни за что не желающая меня покидать. Она была похожа на пушистого кота, тёмно-серая шерсть которого отливала голубизной. Волосинки налезали на все части кошачьего тела в таком изобилии, что хотелось проверить, есть ли под ними вообще животное.

От двухкилограммового мягкого клубка периодически слышалось – «Мяу!», прямо указывающее на то, что со мной гуляет именно кот, наделённый мыслью, а не какое-то другое существо. Желая получить заряд человеческой энергии, Мыслемокот иногда тёрся об ноги, поднимая голову вверх и смотря прямо в мои глаза, видимо, каждый раз вежливо прося разрешения на минутку нежности. Получив необходимое и подпитавшись как от электрической сети, котяра продолжал свою прогулку как ни в чем не бывало. Мы с ним никуда не торопились, поэтому рассуждать и обмусоливать мысль можно было сколь угодно долго, тем более глубина затрагиваемого вопроса была под стать обстановке.

Море, горы, солнце – окружающие меня творения Бога вступали в жуткий диссонанс с фактом физического исчезновения, которое рано или поздно настигает людей. От такого изобилия ярких и насыщенных природных красок пронзительно веяло вечностью, а я, к сожалению, понимал свою временную сущность. Возникал очевидный вопрос: «А что ждёт меня после смерти?»

– Мяу, – раздалось снизу. Кот, видимо, согласился с таким взглядом на затронутую проблему.

Выбранный когда-то из нескольких сотен миллионов сперматозоидов, я очутился в этом месте земного шара. Все мои остальные братья во время исхода погибли, чтобы приз достался одному. Неужели всё это ради того, чтобы поесть, сходить в туалет, поспать, размножиться и дальше быть в конце концов съеденным микроскопическими земляными чудовищами?

– Мяу, – Мыслемокот несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, то ли по ходу движения делая, как я, зарядку от шейного остеохондроза, то ли показывая, что он тоже отрицает слишком очевидный низменный смысл человеческой жизни.

Если было бы всё так плоско и без выкрутасов серого вещества, циркулирующего у нас в мозгу, то Бог или природа не наделили бы нас сознанием. Сознанием, которым мы периодически препарируем сами себя, словно хирургическим скальпелем.

– Мяу, – животное уверенно, вытянув шею как можно выше, утвердительно мотнуло головой.

Сущим удовольствием было обращаться в своих умозаключениях к коту, как к единственному всецело понимающему меня живому существу.

«Щёлк», – раздался звук из-под моей подошвы, будто кто-то передёрнул затвор автомата. Сопровождающий меня мохнатый друг от неожиданности подпрыгнул, мягко оттолкнувшись подушечками лап от мостовой. Очевидно, сейчас мы проходили под ореховым деревом, и я случайно раздавил упавший грецкий орех. Скорлупа треснула на две половинки, обнажив мясистую сердцевину, точь-в-точь напоминающую по виду человеческий мозг. Но, вместо глубоких размышлений, от увиденного стало прозаично сосать под ложечкой.

– Мяу, – кот, облизнувшись, решил не отставать от меня и попросил молока.

– Ну, где же я тебе здесь его достану? – глядя на пушистый комок шерсти, я начал искать ближайший магазин. Но вместо этого у меня внезапно появилась идея накормить его растаявшим мороженым.

– Вам какие шарики? – на меня смотрела розовощёкая, круглолицая продавщица холодной сладкой разноцветной массы.

– А сколько они стоят? – я совершенно не хотел переплачивать и покупать дорогое яство.

– Три шарика по сто, – обрадовала меня женщина в белом фартуке.

– Давайте, – согласился я, доставая из кармана помятую сотню.

«Два шарика скушаю сам, а третий дам коту», – решил я. Произведя, по моему мнению, честное разделение лакомства, я взглянул на кота.