Николай Ободников - Чертовидцы, или Кошмары Брянской области

– В общем, нам понадобится мешок Влекущего.

– Хрена себе.

– Вот и я о том же.

Им ничего не оставалось, кроме как погрузиться в уазик и отправиться в декорации триумфа двухмесячной давности.

Она вышла из моря волновавшегося сухого ковыля. За волчьей ягодой виднелся асфальтобетонный заводик. Некрупное производственное предприятие, брошенное на откуп векам в пяти километрах севернее Старого Ивота.

То самое место. Туточки ребятки из бюро «Канун» и полиция во главе с квадратным колобком Питониным сшиблись с «ЗОЛОЙ» и Влекущим – демоническим эмиссаром и истоком ужасов Кануна. Лишь благодаря шельмоватости чертовидцев несмешной демон-уродец бежал.

Порывы ветра швыряли колоски ковыля на битумные насосы, дробильно-сортировочное оборудование и прочий хлам, предназначенный для изготовления битумоминеральных и асфальтобетонных смесей. Пробившееся солнце колотилось о злосчастный ангар, ставший в свое время вместилищем конфликта между светом и тьмой.

Она поцыкала зубом и направилась в сторону блестевшего купола. В голове свербело: как она обо всём знает – ничего не зная? Хороший вопросик. Особенно учитывая, что ее кабачок-проводник, возвращавшийся на крыльях куриного помета каждый год, пал жертвой ее же громоздкой задницы.

Кто в таком случае показал детали страшной сказки о заводике и рассказал о сестрах?

Сестры…

Она оглядела себя. Некрасивая и нескладная, в вязаной кофте, напоминающей сплетение сизых червей, и в длинном платье до пят, превращавшем любую женщину в матрону монастыря. И фамилия у нее такая чудна́я.

Со-су-ли-на.

Она кивнула. Да, это про нее.

В вечно мутной голове забрезжили осколки тщательно блокируемых воспоминаний.

Пососи мою сосульку. Давай же, сосуля. Сделаем весну на кончике вместе.

Это были первые слова, что она услышала, придя в себя в том вонючем переулке. Сверкала вывеска бара «Промокшая Матильда». Терлись брюхами об асфальт крысы. А какой-то мужик, зажав молоденькую девочку у водостока, впихивал той в рот самую неаппетитную штуку, что она видела.

Давай же, сосуля.

Со-су-ля.

Ей понравилось это слово. Оно пахло оранжевым. Оно стало ее. Она – Сосулина. А потом ей на глаза попалась надпись на углу бара, сделанная флюоресцирующей розовой краской: «АЛЛА ХОРОШАЯ. ПОТОМУ ЧТО КУШАЕТ ЭТО 3 РАЗА В ДЕНЬ». И номер телефона. Молоденькая девушка, та самая «Алла», как раз начала добывать себе пропитание. Видимо, сейчас был вечерний прием.

Алла – хорошая.

Это ей тоже понравилось. Затем она устремилась по магистрали из твердых звуков, похожих на улыбающиеся краюшки хлеба. Они привели ее к заброшенному подсобному хозяйству. Опустевшая свиноферма ей тоже пришлась по вкусу. Но то, что она не помнила себя прошлую, радовало ее куда больше. Она просто возникла из ниоткуда, как стул, услужливо поданный висельнику.

В кусачие дни минувшего она кем-то была. Может, волчонком, или медвежонком, или лисенком… Лисенком? Лиса…

Ли́сса!

Сосулина с мычанием замотала головой. Она боялась этого имени, ненавидела его. Потому что в нём пульсировали они – люди-пузыри, консервированные крики и океан, обнюхивающий человека на пальце. Выстраданная реальность вновь грозила обернуться карнавалом из конфетти и безумия.

Она понянчила хрустального ежика, купленного в музее хрусталя, и налегла на облупившиеся двери ангара. Ржавчина застонала. Внутри простирались серо-пепельные барханы с моргавшими металлическими зрачками – костяная мука́ и окровавленные монеты желаний из разных эпох и миров. И то и другое – истинное содержимое дьявольского мешка, наделявшего Влекущего властью пожинать жизни.

За опорными колоннами мерцала дневная тьма.

Сосулина прижала ежика к левой груди, поджала ногу и запрыгала вглубь. Затянула бессмысленную считалочку.

На

Мертвой

Ноге

Сидели:

Мигрень,

Огонь,

Дольки шрапнели,

Безбожник,

Сырой.

Кто

Хнычет

Там за стеной?

Говори поскорей,

Не задерживай

В ведрах

Письки людей!

В ответ прыснул мелодичный смех. А потом раздался до ужаса знакомый голос:

– Как же нам тебя недоставало, сестра! Иди к нам.

Сосулина, спотыкаясь и запинаясь, с удивлением потрусила вперед. За северо-западными опорными колоннами она натолкнулась на двух женщин. Ясных и чудовищных. Они походили на разорванный надвое луч солнца, из которого вычленили стерильную белизну и ультрафиолет.

Первая – красотка с чувственным ликом, словно запечатлевшим негу утренней постели, и пшеничными волосами. Белоснежная, простроченная золотом туника. Алый поясок.

Вторая – настоящая страхолюдина. Отталкивающее лицо-негатив. Парившие волосы-пакля. Сухая грязь на зубах. Похожий на рваную тень сарафанчик. В мертвенных руках – ивовый прутик с бронзовым копытцем на конце.

Босоногие.

Сосулина знала их, хоть и отчаянно желала забыть.

Аделаида, мать лесов и союза двух тел у очага, и Умертвина, посланница смерти и похоронной хвои.

– Так это из-за вас, дрянные девки, со мной в два часа ночи заговорило облепиховое варенье? Его липкий голосок сказал, что здесь меня дожидаются сестры. Наврало. Облепиха же – тупица! Потому что у дурочки, кроме ежегодного кабачка, никогошеньки нет. Да-да! – Сосулина протянула хрустального ежика. – Кушайте на здоровье. Это вам.

Умертвина перевела страшные глаза на ежика и коснулась его прутиком. Сквозь хрусталь невообразимо полезли еловые иголки, с тонюсеньким звоном расколов его. Изувеченный презент тихо упал в костяную муку́.

– Ты должна отправиться со средней из нас, сестра, – прошелестела посланница смерти. Ее жуткий голос нёс нотки крошащегося гранита.

– Хожу и оправляюсь только с кабачком, – прогнусавила Сосулина. – А вы правда мои сестры? Помню лишь то, о чём говорят предметы. И цвета. И крики. И… и… и…

Аделаида улыбнулась. От нее веяло заботой и теплом.

– Это естественно и обыденно для тебя. Ты – наша третья, старшая часть.

– Но кто я?

– Если угодно, ты – отемнение умов и собачье бешенство.

Сосулина на миг утратила и без того эфемерную связь с реальностью. В больном разуме вспыхнул и расцвел водоворот далеких воспоминаний. Словно перед глазами развернули тысячи старых фантиков, в которые на развес заворачивали сумасшествие.

Вены лабиринта под здешней землей… Старые… Давние… Утомленные кровью…

Бедную девочку ведут… Ведут к печати… К вратам, за которыми бушует океан желтых глаз…

Девочку убивают… Чтобы печать крепла… Чтобы крепли люди… Чтобы глаза пропали…

Перед смертью девочка кричит… Вместе с ней ревет печать…

Крик девочки стекленеет… стекленеет… стекленеет!..