Сьюзан Редферн - В одно мгновение

Судя по звукам, доносящимся у меня из-за спины, Мо уже принялась за Кайла, и, хотя мне не слышно, о чем они говорят, я знаю, что он пропал. На счету у обольстительницы Мо десятки разбитых сердец. Она из тех девчонок, кто дурманит парней, влюбляет их в себя, а потом бросает, обрекая на безутешные муки.

Я быстро оглядываюсь через плечо и вижу, что Кайл, конечно, уже сидит вполоборота к Мо, совершенно очарованный ею, а она плетет свою паутину, завораживает его красотой, забрасывает приветливыми вопросами, исполненными самого искреннего любопытства, и так внимательно вслушивается в слова Кайла, словно он самый потрясающий парень на всем белом свете.

Сидящая напротив Натали ошеломленно глядит на них, явно лишившись дара речи, и я вдруг понимаю, что даже слегка ей сочувствую, и радуюсь, что это не я сижу с ними на диване, ощущая себя невидимкой на фоне блистательной Мо.

Папа жмет на тормоз, и я резко поворачиваюсь вперед, чтобы увидеть блестящие глаза оленя, стоящего прямо у нас на пути. Фургон кренится, буксует, передние колеса цепляются за дорогу, задние проскальзывают. Все происходит очень медленно. Мы едва движемся. Зад фургона глухо бьется во что-то твердое, и передние колеса теряют хватку. Кажется, что мы проскользили всего с десяток сантиметров, но на самом деле нас явно занесло куда сильнее, на пару метров, потому что передний бампер врезается в ограждение, металл со скрипом гнется и мы останавливаемся.

Я выдыхаю, обрадовавшись тому, что кто-то умный сообразил установить ограждение на этом опасном участке пути. И моего выдоха оказывается достаточно. Опоры, удерживающие стальную ленту, выдираются из скалы, словно рвется нитка, – хлоп, хлоп, хлоп.

И мы падаем. Я не успеваю закричать. Мы летим как ракета, я вишу на ремне прямо над лобовым стеклом, а мимо мчатся скалы, и снег, и деревья. Колесо с папиной стороны бьется обо что-то твердое, и нас бросает вперед, потом снова вниз, уже не по прямой. Мое плечо застревает между дверцей и приборной доской.

В следующую секунду фургон валится на бок, и я наблюдаю, как он скользит дальше, подпрыгивая на камнях и сугробах. Я смотрю вверх, не веря, что мы уже улетели настолько далеко от дороги, которая прячется так высоко вверху, за дальней грядой скал, так что я ее больше не вижу.

Я уже снаружи, но мне не холодно, и я совершенно сбита с толку, но лишь на миг.

Я мертва.

Осознать это было так же легко, как понять, что у тебя идет кровь, – ты просто видишь, как она течет. Я же вижу лишь снег и деревья – слишком отчетливые, слишком настоящие, чтобы быть сном. Я ощущаю свое тело – ноги, руки, сердце, дыхание, – но не чувствую ничего, имеющего отношение к реальности: ни холода, ни влаги, ни давления, ни воздуха.

Это жутко, но в то же время совершенно естественно. «Как рождение», – думаю я. Я не помню, как родилась, какую боль испытала, появляясь на свет, – но я сразу умела дышать, плакать, сосать молоко. Смерть во многом похожа на рождение – у меня не осталось точных воспоминаний о том, как я умерла, травма умирания забылась, но рефлекторное понимание этого нового состояния появилось сразу же. К этому непросто привыкнуть, в это нелегко поверить, и все же я сразу поняла, что умерла, что мое тело больше не часть меня.

Воет ветер. Как странно слышать его, но при этом не чувствовать. Я двигаюсь вслед за фургоном. Это несложно. Мне хочется взглянуть на него, и я гляжу – это как велеть руке за что-то схватиться. Моя душа существует, но у меня больше нет никакой физической формы, которая бы ее вмещала. Я свободно перемещаюсь туда, куда ведут меня мои мысли. Я не вижу ни белого света, ни черной пропасти. Я понимаю, что я здесь совершенно одна. И хотя я уже не жива, но я продолжаю ощущать себя частью реального мира, а мои чувства обострены так же, как и при жизни.

Фургон ударяется об огромный камень, отлетает к дереву и наконец замирает. Я с ужасом думаю о Мо и тут же оказываюсь внутри фургона, прямо над ней. Она лежит на боку, глаза широко раскрыты, руки вцепились в сиденье. Натали лежит напротив в такой же позе и громко вопит.

Оз свисает на ремне с того, что теперь оказалось потолком, и орет, требуя, чтобы папа остановился. Он держит Бинго: пес дергается, пытаясь высвободиться, но, как ни странно, даже не пытается укусить Оза, чтобы тот его отпустил.

Хлоя, Вэнс и Кайл – парень, которого мы подобрали на дороге, – скатились к водительскому сиденью, на них горой навалены все настольные игры, хранившиеся в шкафчиках фургона. В воздухе кружатся деньги и карточки из «Монополии», таблички для подсчета очков из «Скраббла». Мама, тетя Карен и дядя Боб грудой лежат посреди прохода.

Слышится папин стон – и вот я уже в кабине. Я зову маму. Истошно кричу. Папе нужна помощь, но меня никто не слышит. Передняя часть фургона вмята внутрь, папу зажало между рулем и окном водительской дверцы. У него сломана нога, нижняя часть бедренной кости прорвала джинсы и торчит наружу, все вокруг залито кровью. Лицо исполосовано осколками стекла, покрыто кристалликами льда. Кровь повсюду.

«Пожалуйста, – умоляю я, – помогите ему».

Папа открывает глаза и снова стонет, дрожа от боли и ужаса, пытаясь понять, что произошло. Он бормочет мое имя, поворачивается, издает страшный крик. Я поворачиваюсь вместе с ним и тут же отвожу взгляд. Похоже, моя смерть не была мгновенной и безболезненной. Глаза и рот раскрыты в немом вопле, голова наполовину оторвана и нелепо свисает вперед, в сторону папы. И кровь – ее так много, и мне даже не верится, что вся она умещалась в моем теле. Кровь течет рекой и собирается в лужу рядом с папой.

Он тянется ко мне, пытается высвободиться, причиняя себе жуткую боль, и я ору ему, чтобы он не двигался, что со мной все в порядке, что я не мучилась. Я ору ему эти слова. Я воплю, я прокручиваю их в голове, но он меня не слышит. Он отчаянно пытается высвободиться, мышцы напрягаются, лицо кривится от ужаса и боли, а мне остается лишь смотреть и молиться. И вот наконец небеса слышат мои мольбы, и папа теряет сознание.

Мама высвобождается из-под тел дяди Боба и тети Карен. Кривясь от боли, она пробирается вперед. Она прижимает руку к ребрам, не может толком выпрямиться. По пути через лежащий на боку фургон она окидывает взглядом почти не сдвинувшихся со своих мест Мо и Натали, свисающего с потолка Оза. Не обращая внимания на его вопли и вой Бинго, мама подползает к телам, сваленным за водительским сиденьем.

Кайл откатывается в сторону и неуверенно садится, придерживая левую руку. Вэнс отодвигает лежащую на нем Хлою и тоже садится. Кровь повсюду: она заливает стены салона, пропитывает диван, стекает по Хлоиному лицу.

Вэнс встряхивается и осматривает себя, пытаясь понять, его ли это кровь. Мама откидывает пряди волос с закрытых Хлоиных глаз. Вдоль линии роста волос на лбу у Хлои сочится красным рана длиной с полпальца. Мама срывает с шеи шарф, прижимает его к ране, и Хлоя стонет.