Кэт Уинтерс - Во власти черных птиц

– Не думаю, что в твоем нынешнем состоянии это хорошая идея. Я сохраню ее для тебя на тот случай, если ты передумаешь.

– Нет.

– В будущем она может тебе понадобиться.

– Нет.

– Шшш. Сосредоточься на ходьбе. Когда ты вернешься домой, тебе станет легче.

– Мой дом в Портленде. Я никогда туда не вернусь. Мне никогда не станет легче.

И хотя мы уже шли мимо соседнего дома, до нас продолжали доноситься крики миссис Эмберс, пока наконец шум прибоя не заглушил ее плач.

Мы расстались на пристани с нашей стороны бухты. Судя по сдвинутым бровям тети Эвы, она не хотела оставлять меня в одиночестве, но ей нужно было на работу. Я, не оглядываясь, побрела прочь. Фотография плавала в воде. Я вынула ее из папки и швырнула в холодную соленую воду.

Карантин заглушил шум города. Ветер поднял и понес над тротуаром одинокую газетную страницу. Пара чаек над головой перекликалась, уносясь в сторону океана в стремлении сбежать от цивилизации. Неудивительно. Группа мужчин и женщин вышла из желтого электрического трамвая возле универмага Марстона. Подобно мне они были одеты в темную одежду и маски и шли, склонив головы и вперив взгляды в асфальт в ожидании смерти.

Мы все были воплощением несчастья.

На половине магазинов висела табличка ЗАКРЫТО, а в тех, которые не закрылись, посетителей все равно не было. Я прошла мимо парикмахерской, в которой мастер, склонившись к зеркалу, подстригал собственные волосы – видимо, от скуки. В окне расположенного по соседству табачного магазина виднелся плакат с окровавленным отпечатком ладони немца. «СЛЕД ГАНСА, – гласил он. – БЕЙ ГАНСОВ ОБЛИГАЦИЯМИ СВОБОДЫ».

В голове крутилась одна мысль: «Ганс – убийца Стивена» .

– Нет, он не умер, – шептала я. – Не умер. Он обязан прийти домой. Обязан прислать мне еще одно письмо.

Мужчина в котелке с рекламным щитом на плечах перешел дорогу по другую сторону перекрестка.

– Грех – корень зла в мире! – орал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Бог наказывает нас чумой, раздором, голодом и смертью.

Висевший на его шее щит гласил: «ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА УЖЕ ЗДЕСЬ! ТЕ, КТО СОГРЕШИЛ, БУДУТ СРАЖЕНЫ».

В ужасе наблюдая за ним, я вдруг поняла: «Мы все просто ждем, пока нас убьют. Все, что нам осталось, – это страдать от горя, пока мы не умрем, захлебнувшись собственными биологическими жидкостями. Зачем вообще жить?»

Мне было тяжело дышать. Я отвернулась к стене из песчаника и стянула маску, хватая ртом воздух. Я вдыхала ртом пахнущий тунцом ветер, и меня тошнило от этого запаха. Меня тошнило от всего. Почему не я погибла от микробов или бомб? Почему я стою в одиночестве посреди опустевшего города? Почему умный и талантливый мальчик пошел в армию? Как он мог поступить так глупо?

Пустой перекресток не мог дать мне ответов на эти вопросы, и я потащилась дальше, как во сне, с трудом передвигая будто налитые свинцом ноги. Мое неровное дыхание перешло в икоту, в боку была мучительная боль.

Подойдя к жилому кварталу, я увидела – в значительной степени благодаря обонянию – жуткую сцену во дворе дома гробовщика. Сосновые гробы были сложены друг на друга. Четверо маленьких мальчиков взбирались по ним, будто на деревянную крепость. Они распевали песенку, которую я слышала в начале учебного года, когда эпидемия гриппа была в самом начале.

– Эй, вы, слезайте оттуда! – закричала я на детей. – Вы топчетесь по телам мертвых. Вы что, не видите мух? Вы заболеете.

Заводила этой компании, русоволосый мальчуган в штанишках до колена, закричал друзьям, пытаясь не свалиться с неустойчивой деревянной конструкции:

– Пацаны, это немцы. Стреляйте в них!

Остальные розовощекие мальчишки навалились на гробы и начали палить в меня из невидимых винтовок.

– Где ваши родители? – спросила я.

– Продолжайте стрелять, парни. Задайте этим грязным фрицам.

Они продолжали расстреливать меня из воображаемого оружия, не собираясь покидать свою отвратительную игровую площадку. Раскаты грома в темнеющем небе к западу вызвали у ребятишек громкие восторженные вопли.

– Это был залп из нашей пушки, Фриц, – заявил вожак. – Ты умрешь.

– Это вы умрете, глупые дети, если будете здесь играть. Убирайтесь отсюда. – Я вошла в наполненный смрадом двор, где меня окружили мухи, и схватила русоволосого мальчишку за руки. – Я сказала, убирайтесь отсюда.

– Отпусти.

– Нет.

Я вцепилась в сопротивляющегося мертвой хваткой и выволокла со двора гробовщика.

– Отпусти меня!

– Возвращайся домой к маме. – Я толкнула его вперед, как только мы оказались на тротуаре. – Не желаю больше ничего слушать о мертвых мальчиках.

– Ты чокнутая, вот ты кто!

Он возмущенно оглянулся на меня через плечо и побрел по тротуару. Его друзья присоединились к нему, прыская в кулак.

Не успела я дойти до конца квартала, как русоволосый мальчишка закричал издалека:

– Если хочешь знать, моя мама лежит в больнице. У нее грипп. Я не могу пойти домой к ней.

Я смахнула слезы тыльной стороной руки и ускорила шаг.

Пройдя три квартала к желтому дому тети Эвы, я увидела чей-то велосипед возле ее роз. Долговязый мальчишка лет двенадцати, не больше, в форменной кепке и черном галстуке ожидал на крыльце с конвертом и планшетом в руках. Увидев, что я свернула к дому, он быстро пошел мне навстречу. Я приготовилась услышать плохие новости.

– Здравствуйте, мисс. – Голос мальчика звучал приглушенно из-за маски, которая была завязана так туго, что наверняка причиняла ему боль. – Вы миссис Уилфред Оттингер или мисс Мэри Шелли Блэк?

– Я мисс Блэк.

– Пожалуйста, распишитесь здесь.

Слова на его планшете расплылись перед моими усталыми глазами. Я увидела только жирную надпись ВЕСТЕРН ЮНИОН в самом верху страницы. Кто-то прислал нам телеграмму.

– О нет. – Я оттолкнула планшет. – Еще одна смерть сегодня – это слишком. Не надо мне это отдавать. Не надо сообщать мне о смерти отца.

– Я не читаю телеграммы, мисс. – Он снова сунул мне планшет. – Пожалуйста, распишитесь. Я не могу уехать, не доставив телеграмму, если кто-то был дома.

Я покачнулась и схватила мальчика за руку, чтобы не упасть.

– Прошу вас, мисс. Все будет хорошо.

Он поддержал меня, и я трясущимися пальцами нацарапала что-то похожее на подпись. Взяв у него коричневый конверт, я разорвала его и прочла короткое сообщение от дяди Ларса из Портленда.

ОН ЗАДЕРЖАН БЕЗ ПРАВА

ОСВОБОЖДЕНИЯ ПОД ЗАЛОГ.

СУД НАЗНАЧЕН НА ДЕКАБРЬ.

ЕМУ ГРОЗИТ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ.

ПУСТЬ М. Ш. ПОБУДЕТ У ТЕБЯ.

Л.

Двадцать лет .

Если суд присяжных решит судьбу моего отца таким образом, когда он освободится, ему будет шестьдесят пять лет. Мне будет тридцать шесть. И все потому, что папа ненавидит войну.