Алексей Июнин - Человек-Черт

– Привет, краля, – ответствовал он.

– Торопишься? – прежде чем сказать слово, девушка делала небольшую паузу. Голос ее был ровный.

– Да не то чтобы.., – пожал плечами юный рокер и стряхнул капли дождя с волос. – Просто катаюсь.

– Подвезешь?

Игра начинала ему нравится.

– Садись! Ты без сумочки?

– Без. Знаешь, куда поедем? – спросила таинственная девушка.

– Куда?

– К тебе! – и с этими словами девушка распахнула плащ под которым не было ничего. Прохладный дождик быстро намочил ее стройное гибкое тело, большие груди глядели на Андрея острыми сосками, на лобке был выбрит неизвестный символ. – Называй меня Ламия.

– Я…

– Андрюша, – она прикоснулась пальчиком к своим губам. – Меньше слов.

Андрей Яковлевич Жуй, двадцати четырех лет от роду, овладел Ламией прямо на дороге, облокотив ее на сиденье своего теплого мотоцикла.

А уже потом поехали к нему.

Санкт-Петербург

24 июля 2017 г.

Лето шло своим чередом. Стояла превосходная погода, не свойственная для северной столицы. Солнечное тепло чередовалось с невской прохладой. Было не жарко и не холодно. Цвели цветы, летали бабочки, дети катались на велосипедах и роликах. В Санкт-Петербурге не было темно никогда, город словно не засыпал, а по ночам лишь вздремывал чтобы в чатыре часа утра уже проснуться бодрым и отдохнувшим. И Андрей Жуй почти не спал. Он боялся спать. Когда он, занавесив окна плотными портьерами, предавался сну (без которого человеческое существо может и умереть) ему снились кошмары, то что-то мрачное готическое, то какие-то безудержные свистопляски вокруг кострищ. Золотые и красные звезды, мертвые люди, смеющиеся скелеты и много-много крови. Каждый раз он резко просыпался и, обнаруживая рядом с собой Ламию, несколько успокаивался. Эта девушка со странным именем привнесла в его жизнь много новых красок. Буйных красок. Она была ненасытна в постели, выжимая Жуя до остатка, но ему это нравилось. Еще как нравилось! Раньше он относился к сексу как обычный среднестатистический мужик – классика и только. Предпочитая не оригинальничать и не экспериментировать, он полагал, что миллионы поколений и миллиарды людей уже давно нашли оптимальные варианты получения наслаждений, а то, что выходит за классические рамки – для извращенцев, коим он себя не считал. Но вот появилась Ламия и все круто изменилось. Где она сама всему этому научилась, он не спрашивал, но видимо, она задалась целью испытывать и практиковать максимально возможный объем сексуальных пристрастий. Поначалу это немного пугало Жуя, как человека непривычного и еще молодого. Неловкость прошла быстро. Быстро и легко пропитавшись сексуальными изощреньями, он уже сам придумывал что-то новенькое и еще неизведанное, как то – применение сильно разогретых масел или электроразрядов. Казалось, Жуй и Ламия нашли друг друга, по крайней мере, ему не было так хорошо и удивительно ни с кем, кроме нее. Да, Надя Грикова была замечательной, очень хозяйственной и милой. Ее хотелось обнимать и прижимать. Ламия была полной противоположностью – характер у нее был поразительный, она одновременно была ласковой и кроткой, и при этом в ней, порой, бушевал торнадо и вспыхивали молнии. Домашним хозяйством она не занималась вообще, она мало о чем заботилась, даже деньги были для нее второстепенны. Зато на второй день знакомства она повела Жуя в самый крупный в Петербурге интим-магазин и заставила оставить там приличную сумму денег. Кроме того, она много времени проводила в интернете, но как только Андрей с любопытством заглядывал ей через плечо, она тут же свертывала читаемые сайты, оставляя на экране всякую порнографическую чепуху. Жуй считал, что нет ничего постыднее открыто просматривать порно, поэтому не парился насчет того, что Ламия просматривала кроме этого.

Вообще Ламия была очень загадочной девушкой. За все время знакомства, Жуй узнал, что она не смотрит телевизор, не слушает радио и не имеет мобильного телефон. На вид около двадцати двух – двадцати четырех, но уж больно у нее много опыта в некоторых областях для ее возраста. Жую часто казалось, что Ламия гораздо старше, чем выглядит, порой она так рассуждала, будто живет на этом свете лет сто, не меньше. Она часто улыбалась, не размыкая губ, говорила красивым притягательным голосом, была ласковой, но стоило ее разозлить, она набрасывается как дикая кошка, кричала и громко произносила какие-то сквернословия на незнакомом Андрею языке. Жуй понимал, что за него она реально глотку может перегрызть, и это возбуждало его еще сильнее.

На пятый день знакомства после бурного кувыркания на траходроме (теперь свою двуспальную кровать они называли именно так) и использования кожаной плетки, анальной стимуляции и стимуляции клитора с помощью вакуумной помпы, вибробабочки и расширителя рта с металлическим кольцом для нее; электростимулятора уретры, металлического зажима для мошонки, силиконового лассо на пенис, кожаной маски и плетенного стека для него, они, наконец устали. Выключили видеокамеру на которой записывали свой трехчасовой полет, выпили молока и накрылись легким одеяльцем. Вообще Ламия пила молока очень много, причем никогда не покупала магазинное, каждый день одна и та же бабулька с испуганным лицом, приносила ей пятилитровый бидон настоящего деревенского молока, свежего, парного, надоенного специально для Ламии. Девушка за день выпивала все пять литров, это немало поражало Андрея, так как его один раз неплохо пронесло после первого же бокала.

– Дурачок, – смеялась тогда Ламия, сытно вытирая губы. – Не каждый может пить такое молоко. Специально заговоренная коровка на специальной травке…

– Чего?

– Ничего. Привыкнешь.

Сейчас изможденный Андрей Жуй уснул.

Ему опять снился Эггельс, впрочем как и почти каждую ночь. На этот раз Иосиф Ильич сидел за деревянным столом с толстыми ножками и пил самогонку. Жуй сидел за тем же столом и тоже пил самогонку. Дело было в какой-то забытой всеми деревни, спрятанной далеко в Сибири или даже на Дальнем Востоке. Это был трактир, вокруг было дико, ходили полуголые старики и старухи, бегали тощие собаки с поджатыми от голода животами. Электричества не было, лишь мерцающий свет нескольких керосиновых ламп, окон тоже не было. И стен не было. Только тяжелые дубовые столы, спины и рожи незнакомых людей, да то и дело появляющаяся женщина с изуродованным страшным ожогом лицом. Она приносила им самогонки и молока.

Закусывали холодной жирной свининой.

Было гадко.

Жуй задавал вопросы, но отвечал ему не Эггельс. Отвечали татуировки на обнаженном теле самого известного каннибала Советского Союза. Бухарин на правом подреберье сказал, что на все воля Высшей Идеи, а Дзержинский на правой ключице сквозь усы и бородку пробурчал что-то неопределенное, но явно связанное с коммунизмом. Тогда Плеханов и Ленин злобно огрызнулись на Феликса Эдмундовича и укорили его за то, что «надо было с этими мелкими сволочками еще строже разбираться, не до конца они устранены с лица нашей Родины». Тогда слово взял товарищ Сталин и Эггельсу пришлось повернуться к Жую затылком, ведь именно там был изображен отец народов. Товарищ Сталин был горд и доволен, он похвалил Жуя за что-то, назвал его «нашим товарищем» и передал слово какому-то Карлуше. Оказывается, на пояснице Иосифа Ильича был портрет Карла Маркса, и тот, поморгав и пошевелив бородищей, произнес что-то на немецком. Все татуировки заговорили одновременно. Жуя тошнило и хотелось исчезнуть. Он резко вскочил со стула и опрокинул керосиновую лампу прямо на Эггельса… Поднялся жуткий крик, шипение, нестерпимая вонь пеленой шерсти… Волчий вой… Плач ребенка…