Павел Лагутин - Ведьма: тьма сгущается…

На полу рядом с дровами Керченский заметил тёмную каплю. Потом ещё одну рядом с печкой и несколько в проходе к следующей комнате. Он обошел подозрительные капли, ступив в темноту другой комнаты. Нашарил выключатель и щёлкнул. На полу у окна лежала старушка. На её груди зияло кровавое пятно.

– Господи, – выдохнул он.

Подойдя ближе, разглядел лицо, перекошенное ужасом, бесцветные глаза смотрят в потолок, а рот искривлён мучительным спазмом.

Керченский взял рацию:

– Приём, это Керченский. Пришлите судмедов по адресу Бирюзовая 3.

На том конце повисла пауза.

– Как слышно? – спросил Керченский.

– Слышно хорошо. Адрес правильный? Команда медиков уехала из дома по адресу Бирюзовая 5 сорок минут назад.

– Возвращайте, здесь труп женщины, соседний дом. Похоже, убийства связаны.

– Принято, ожидайте.

Вновь началась возня с уликами, отпечатками пальцев, осмотром тела. Керченский исписал треть блокнота. Сделал несколько фотографий тела, потом окружения: тумбочку со слуховым аппаратом на зарядке рядом с начатой бутылочкой валокордина и пустым стаканом.

Когда закончили с телом старушки и её выносили в полиэтиленовом мешке, Керченский почувствовал огромное облегчение, пусть на этом рабочий день и не закончился. Вернувшись в участок, он отчитался Багрянцеву – тот сидел за столом и прихлёбывал чай, изредка кивал и ухмылялся, а над его головой на стене висел портрет Путина. Казалось, тот тоже ухмыляется, слушая доклад Керченского.

– Хорошо поработал, Ваня, хвалю! Но расслабляться рано, так что хвост пистолетом, пистолет – тоже пистолетом.

– Так точно, товарищ капитан!

Багрянцев поставил кружку, облокотился на стол и спросил:

– А вообще, как оно? Как настрой? Это ведь твоё первое серьёзное дело.

– Это выматывает, но я чувствую, что это моё.

– Именно такого ответа я ждал, – он хлопнул ладонью по стопке папок. – Сегодня свободен, а завтра чтобы в полной боевой готовности!

Керченский выпрямился и отдал честь, почувствовав, как к горлу подкатывает кашель. Выйдя из кабинета, он поспешил в туалет. Кашель душил, рвался наружу. Он крепко прокашлялся над раковиной, умылся, сплюнул. В водовороте сливного отверстия закрутилась капелька крови, словно змейка, ускользающая из виду.

Он промокнул лоб бумажным полотенцем и на ватных ногах поплёлся к проходной.

Вовка видел сон, страшный и до дрожи мучительный. Смуглое лицо, длинные волосы, спадающие на плечи, гневный оскал – это была она, ведьма. Она яростно чеканила проклятия на непонятном языке. В его голове эти звуки смешивались, липли к ушам, въедались, и он изнывал, пытаясь закрыться, убежать. Он видел кровь. Казалось, перед глазами всё было залито вязкой алой кровью. Видел, – нет, чувствовал на языке её медный привкус. Ворочался, крутился, пока не услышал далёкий звон. Этот звон и выдернул его из цепких лап кошмара.

Он открыл воспалённые глаза. Ослепительно яркий свет падал на его лицо из окна, где-то звонил телефон. Вовка спохватился, нашарил на тумбе мобильник и поднял трубку. Там, на той стороне его отчитывал Палыч:

– Где тебя носит, гадёныш?

– Я еду, скоро буду, – выпалил он, вскочил с кровати и, зажав телефон между плечом и ухом, стал натягивать комбинезон.

– Мы тебе уже десять раз звонили. У тебя двадцать минут. Мы на «Десятовском» кладбище. Бегом!

Палыч бросил трубку.

Вовка схватил свитер, натянул его, побежал к выходу и споткнулся обо что-то тяжёлое, накрытое одеялом. Это что-то вдруг зашевелилось, замычало, стало копошиться. Вовка в ужасе отпрянул. Из-под одеяла показалась рука. Вовка осторожно подкрался и сорвал одеяло: на полу в позе эмбриона сопел Митя.

– Тьфу, мать твою! Чуть не поседел из-за тебя.

В это мгновение Вовка припомнил всё, что было ночью, и эти воспоминания тяжёлым молотом ударили его по голове.

Митя выпрямился, потянулся и приподнялся на локти.

– Ты куда? – спросил он хриплым спросонья голосом.

– На работу!

Вовка схватил куртку и мельком увидел себя в зеркале: там был он, только взъерошенный, как пудель.

– А с тобой ещё поговорим, – пригрозил Вовка, пригладил шевелюру и выскочил в коридор.

Приехав к месту назначения, он ещё раз перезвонил Палычу, и тот матом объяснил ему, в какой части кладбища идут похороны. Подходя, он завидел пазик, пару легковых машин, катафалк и грузовую Газель ритуальной службы «Танат», а рядом, на двух табуретах уже стоял гроб, оббитый бордовым вельветом. Родственники, обступив тело пожилой женщины, прощались, а Николай Палыч и дядя Петя курили в сторонке.

– Явился – не запылился, – злобно прошипел Палыч.

– Ребят, вы простите, я…

– Мы не нанялись за тебя работать, так что с тебя два пузыря: один за работу, а другой – за наше молчание перед начальством. Понял?

Вовка молча кивнул.

– Ты не злись, Вован, – прошептал дядя Петя, – у Николая Палыча сегодня горе, а тут ты ещё сиськи мнёшь.

– Горе? – переспросил Вовка.

– Горе, горе! У меня кузен умер.

– Как, умер?.. – Вовку бросило в жар от такого известия.

– Убили какие-то суки. Ленок, жена его, вчера звонила. Несколько минут просто плакала в трубку, а потом попросила помочь с похоронами.

Вовка ощутил ещё один удар по темени. На этот раз пришибло его крепче прежнего. Он не сумел выдавить из себя ни слова, а просто стоял и смотрел куда-то вдаль, на могилы, на памятники, слушал плач, доносящийся от процессии.

Он очнулся, когда позвали помочь донести гроб. Вовка занял место слева. Он не чувствовал тяжести на плече, не чувствовал ног. Ему даже казалось, что не он помогает нести гроб, а наоборот, гроб помогает ему не упасть, направляя в нужную сторону.

Гроб привёл Вовку к могиле. Комья пахнущей сыростью земли вперемешку с корнями, опавшей листвой и мусором лежали грудой рядом с вырытой дядей Петей и Палычем могилой. Снова поставили табуретки, снова опустили гроб. Снова толпа прощалась.

Гроб закрыли. Дядя Петя достал гвозди и стал заколачивать. С каждым ударом что-то внутри Вовки содрогалось. Он вдруг представил, что хоронят его. Его накрыли крышкой, его заколачивают, опускают в яму, засыпают тяжёлой землёй. Только никто не придёт на его похороны. Ну разве что Митяй, и то не факт.

Сколько себя помнил, особенно в приюте, Вовка был лучшим другом для Мити: отдать последнюю котлету в столовой или ввязаться в драку – легко, прикрыть, когда он курил траву в прачечной – это мы можем, грабануть ведьму – ну конечно, Митя, Вовка всегда с тобой! Только вот не мог он вспомнить, когда Митяй в последний раз был другом ему. А был ли вообще?

От Мити всегда были одни неприятности, и эта, последняя, казалась роковой. Они, могильщики, закапывали яму и Вовка, загребая лопатой сырую землю, представлял, что лежит там внизу, а тут, вместо него – его друг.