Джош Малерман - Спасти Кэрол

Боуи, гомосексуал, никогда не представлялся Дуайту особо опасным. Поскольку тот абсолютно не интересовался женщинами, Дуайт не возражал против того, чтобы Кэрол и Джон часами сидели вместе на крыльце, гуляли, разговаривали . Понятно, во время этих разговоров Кэрол могла сообщить, и, конечно же, сообщила закадычному другу о своих приступах, но тут уж Дуайту нечего было противопоставить объективному движению жизни.

Планировать убийство – вещь достаточно деликатная, и нужно быть очень осторожным, выбирая, о чем можно рассказывать, а о чем – нет.

Смерть Боуи, как считал Дуайт, была неизбежной. Конечно, никому не дано предсказать, кого заберет Болезнь, но Джон Боуи, с его неизменными прыжками и ужимками, с его вечным пьянством и бесконечными любовными историями, с его непрекращающейся болтовней и стремлением вырваться за рамки ритуалов, которым беспрекословно следовали другие люди, неизбежно должен был себя угробить, и Дуайт понял это, как только впервые встретил этого человека.

Нет, наверное, Боуи все-таки представлял угрозу. В философском, отвлеченно-духовном смысле. Здесь он являлся врагом Дуайта, поскольку был более интересен и многогранен.

Но Дуайт не хотел себе в этом признаваться.

– К дому Лафайетт! – буркнул Дуайт и щелкнул вожжами, направляя лошадей через центр города к открывавшимся впереди пшеничным полям, которые под темным небом выглядели словно льдины. Там жила Лафайетт, на самой границе полей, окруженных ивами, в месте, откуда начиналась Большая дорога.

Дуайт все думал и прокручивал в уме то, что будет говорить. Прокручивал и обдумывал вновь.

Он представил, как предстанет перед распорядителем похорон, Робертом Мандерсом.

– Мандерс, – скажет он дрожащим голосом. – Она умерла.

Лживые слова срывались с его уст, а мозг восстанавливал серию событий, которые привели его туда, где он оказался. Болезнь разнесла Джона Боуи на куски (именно так во всех случаях она и работала), и у Дуайта было достаточно времени, чтобы сообразить: с уходом Боуи не осталось, кроме него самого, людей, которые знали бы о состоянии Кэрол.

Но как получилось, что Кэрол впала в кому в день похорон Боуи?

Дуайт знал, что дело здесь не в простом везении. Кэрол была слишком упряма, чтобы увидеть прямую связь между своими приступами и теми волнениями, которые подстерегали ее на жизненном пути. Но Дуайт наблюдал за женой уже почти пять лет. Он говорил Кэрол о результатах своих наблюдений, но та лишь отмахивалась – если Хэтти не заметила этой связи, то ее, стало быть, вовсе не существует.

Но эта связь существовала! Когда Хэтти умерла, Кэрол сразу же впала в кому. Любая эмоциональная встряска неизменно отправляла ее в… в…

Воющий город .

Так в далеком детстве она назвала свои состояния.

Дуайт находился в миле от домика Лафайетт, морщинистой ведьмы с грушевидной фигурой и глубокими морщинами по всей физиономии, чей источник дохода состоял в том, что она связывала вполне приличных людей с чудовищами, отвергнутыми цивилизацией. Кэрол терпеть ее не могла, да и сам Дуайт не был уверен, что знает, как он относится к этой женщине. Но на кону была целая куча денег, которые принадлежали его жене. А Лафайетт как никто другой знала, как обращаться с большими деньгами.

– Мандерс! – произнес Дуайт, слегка изменив тембр голоса и убавив печали. – Она… умерла !

Джон Боуи был не единственным из тех, кто знал тайну Кэрол. Но самой Кэрол совсем необязательно было знать про Лафайетт.

От охватившего его возбуждения Дуайт едва не рассмеялся, но сдержался. Праздновать будем потом, а пока есть неотложные дела. Для начала – короткий разговор с Лафайетт. Потом – организация похорон.

Но что же делать с этой девчонкой, Фаррой? Что она успела узнать?

Когда горничная потеряла сознание, Дуайт отнес ее в гостевую комнату и положил на кровать. На этом этапе игры лучше сделать все по-человечески. А что, если она проснулась, пока он в отъезде? Вряд ли она будет проверять подвал. Увидит, что хозяйки в спальне нет, и в истерике бросится в город, всем рассказать, что Кэрол умерла.

Это на руку Дуайту.

– Мандерс… Она умерла!

Теперь Дуайт произнес эту фразу без малейшей печали в голосе. Перед ним, подобно одинокому светлячку, мерцал свет в окошке Лафайетт, и душу Дуайта распирало от радости.

Лафайетт действительно живет так, будто она ведьма , – подумал он.

Дуайт остановил экипаж в двадцати шагах от навеса и выбрался наружу. Дверь в домик была открыта, словно это была обычная летняя ночь, к смерти не имеющая никакого отношения.

– Эверс?

Морщинистое лицо Лафайетт появилось в окне. Дуайт подошел к двери и, дождавшись, когда хозяйка покажется на пороге, сказал:

– Она умерла.

Лафайетт не выказала удивления. Казалось, она даже не услышала то, что сказал Дуайт. Да, полное отсутствие эмоций – вот что делает тебя таким нужным человеком на Большой дороге.

– Войдите.

Дуайт переступил порог домика Лафайетт и вспомнил жену, распростертую на крыльце их дома. Он подошел к стоящему в центре комнаты маленькому деревянному столику. Лафайетт села поодаль.

– Ну, начнем, – сказала она.

– Мандерс, – произнес, кивнув, Дуайт. – Сегодня ночью.

Лафайетт посмотрела на свою раскрытую ладонь.

– Не стоит так спешить. Сделайте это завтра.

– Я хочу похоронить ее прямо сейчас.

Лафайетт рассмеялась, и Дуайту показалось, что он видит эту женщину в первый раз в жизни и, наконец, в ее истинном обличье. Так бывает, когда, вступив в клуб, ты внезапно узнаешь полный свод правил, которым подчиняется уже принятый член.

– Он не станет хоронить ее ночью, Дуайт. Забудьте про это. Будем придерживаться плана.

– Плана? Кэрол умерла. И мы ее похороним. Вот наш план.

Лафайетт глянула назад, в сторону открытой двери.

– Она в экипаже? – спросила она.

В ее голосе сквозило нездоровое любопытство, отчего у Дуайта засосало под ложечкой.

– Нет, – покачал он головой. – Она дома. На случай если шериф Опал станет интересоваться.

Лафайетт обратила на Дуайта свой бесстрастный взгляд.

– Пока вы ездите к Мандерсу, – произнесла она, – она запросто может проснуться и пойти… пойти к тому же Мандерсу и поставить вас в дурацкое положение.

– Сегодня она не проснется. Так быстро это не происходит.

– А как?

– Самый короткий срок – два дня. Это то, что я помню с момента нашей свадьбы. Все это время, пока я за ней присматриваю.

– А до этого?

– Два дня, не меньше! – вскричал Дуайт.

Но даже теперь Лафайетт не выказала ни нетерпения, ни злости:

– Ну, и к чему такая спешка?

Дуайт открыл рот, потом снова закрыл. Вновь открыл и сказал:

– Я хочу похоронить ее прямо сейчас.