Владислав Чернилевский - Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

Тени всегда преследовали меня. Я учился произносить первые слова, а они уже прятались за спиной; они дышали в затылок, когда я смотрел телевизор, и садились на грудь, когда я засыпал. Краем глаза я ловил силуэты в углах и темных коридорах. В их размытых образах скрывалось что-то зловещее. Тени хотели забрать меня в свое Царство Теней. Я сбегал от них к родителям, но иногда черные силуэты успевали схватить меня за ноги, и я падал на пол. Я начинал плакать от боли и беспомощности. Тогда мама выбегала на крик, брала меня на руки и успокаивала.

– В темноте никого нет. Это твое воображение, – говорила она.

Днем мама забирала меня с собой на кухню, а ночью оставляла включенный в коридоре свет. В такие моменты Тени уходили, но лишь для того, чтобы вернуться позже. А они возвращались всегда. Всегда. Что бы родители ни делали, что бы они ни говорили, гости из другого мира продолжали навещать наш дом.

Я стал бояться полуденного солнца и сумеречной темноты: именно в это время Тени начинали кружить на стенах и потолке в первобытном танце. Их ритуальные движения казались беспорядочными и бессмысленными, но чем дольше продолжалась пляска, тем отчетливее их шаги и жесты напоминали тайные символы забытого языка. Гости звали меня с собой в глубину лесов и темноту подвалов, и лишь появление мамы останавливало мой побег.

На шестилетие отец подарил мне телескоп и разрешил пользоваться своим фотоаппаратом. Он хотел отвлечь меня от мистики астрономией и фотографией. Вначале это помогло, но со временем фотоаппарат в моих руках все чаще пытался поймать на пленку не людей или природу, а Тени. С помощью телескопа я высматривал не только звезды, но и НЛО.

Из своей комнаты я слышал, как родители ругались из-за моего поведения. Папа считал его опасным для психики, мама возражала: «Это возрастное и скоро пройдет». Отец согласился подождать. Он ждал ровно до того момента, пока я не пошел в школу. Первого сентября он собрал в коробку телескоп, фотоаппарат, мою коллекцию самодельных амулетов и отнес все в подвал.

С тех пор я и Тени больше не встречались друг с другом, если не считать того жуткого случая в университете, когда они вернулись за мной. Чтобы наша встреча больше никогда не повторилась, я сделал себе защитный амулет из найденной в тот день занятной вещицы. Я повесил талисман на шею и предпочел забыть об инциденте.

После университета я узнал, что жизнь – это тоскливая беспросветная серость. Я удаленно работал программистом из квартиры-студии, где жил один. У меня не было даже кота. Университетские друзья разъехались, и лишь изредка я находил возможность поговорить с ними. Я видел только монитор, перед которым проводил по десять-двенадцать часов в день. В какой-то момент я почувствовал, что больше не выдержу одиночества, и решил сменить фриланс на офис. На мою удачу, знакомые друга искали себе как раз такого специалиста, как я. После череды долгих собеседований и проверок меня взяли на работу в секретную Лабораторию.

И Ангелу Филадельфийской церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит: знаю твои дела; вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее.

(Откровение Иоанна Богослова 3:7-8)

– Предъявите паспорт! – потребовал охранник на проходной Лаборатории. Начинался мой первый рабочий день, и я еще не успел получить пропуск. У меня забрали смартфон с обещанием вернуть на выходе, осмотрели с металлоискателем – и только после этого пропустили внутрь. После работы дома такая процедура показалась мне неприятной, но аргументов против я не нашел.

Коридоры Лаборатории были обычными для государственного учреждения: с зелеными стенами и запахом хлорки, от которого хотелось чихать. Зато ходило много людей – именно ради них я сменил фриланс на службу.

Первым делом я направился к начальнику службы безопасности Алексею Георгиевичу. Он должен был провести инструктаж и взять с меня подписку о соблюдении государственной тайны, и только после этого я мог приступить к работе. Мы познакомились с ним еще на собеседовании, где Алексей Георгиевич посвятил треть разговора своей биографии длиной в пятьдесят с лишним лет. До работы в Лаборатории он служил кадровым военным, и эта служба отразилась на внешнем виде: он носил командирские часы, имел отменную выправку и натягивал штаны с ремнем на живот. А еще начальник службы безопасности обладал тяжелой энергетикой, продержавшей меня в напряжении всю нашу первую встречу.

Теперь я боялся, что этим утром он раздавит мое настроение. Я пытался приободрить себя и, когда вошел в кабинет, улыбнулся и первым протянул Алексею Георгиевичу руку. Начальник службы безопасности улыбнулся в ответ, встал из-за стола и пожал ладонь. Прежде чем разжать пальцы, он с любопытством спросил:

– Когда заходил, обратил внимание на стену справа?

– Нет, а что там? – поинтересовался я.

– А ты посмотри! Внимательно посмотри, – голос Алексея Георгиевича неожиданно зазвучал тяжелым металлом.

От этой перемены в голосе я невольно дернулся назад. Затем мрачно посмотрел на стену, где на бежевой стене висели часы, предательски показывавшие девять сорок. Я опоздал на работу в первый же рабочий день.

У меня было оправдание: пятнадцать минут заняло оформление пропуска и досмотр, а еще двадцать пять разделили между собой задержавшийся автобус и непредсказуемая остановка у железнодорожного переезда, где мы ждали проезда товарняка. Я пытался объяснить это Алексею Георгиевичу, но он оборвал меня на середине риторическим восклицанием:

– И почему у программистов всегда страдает дисциплина?!

– Профессия творческая. А у креативных людей с дисциплиной всегда плохо, – огрызнулся я.

Я не знал правил Лаборатории, но был наивно убежден, что отчитываться за дисциплину я должен только перед руководителем Лаборатории. К тому же я считал, что могу просто уйти сегодня на сорок минут позже, поэтому ничего страшного в опоздании не видел.

Алексей Георгиевич оказался недоволен моей реакцией на замечание. Он поморщился, сел обратно в свое кресло и сказал:

– Тогда у меня будет для тебя несколько творческих правил. Первое: никому не рассказывать про Лабораторию; второе: никогда не спать на рабочем месте; и третье: никогда не пытаться открыть запечатанные в подвале двери.

Я засмеялся. Я посчитал фразу шуткой, призванной разрядить обстановку.