Александр Колупаев - Приключения Шурика Холса и доктора Ваткина

Короче, сбросили мы турок в море. Кто успел – ушли на кораблях. Мало их было – всего два. А пленные сообщали – должно было быть пять. Назавтра мы с малым отрядом драгун поскакали за дальний мыс. Доложили наши лазутчики, что там стоят три турецких корабля.

И точно! Они собрались уже выходить в море. А тут мы – как снег на голову! И пошла потеха! Пришлось немало помахать шашками и поработать штыками. Турок чуть ли не вдвое больше было. Это потом уже ясно стало: через подземный ход вынесли они немало добра, да жёнки ихние с детишками да няньками задержали погрузку. Вот тут то и ранили моего барина. Лейб-лекарь полка головой покачал. Рана хоть и сквозная, а вот легкое пробито, да и рука, как плеть, повисла. Три дня в лихорадочном бреду метался Фёдор Гаврилович и лучше не становилось. Старая турчанка, где мы квартировали, попросила толмача привести её к раненому. Да куда там! Он мало что в горячке понимал. А вот я понял. Комендант крепости, турецкий паша, держал в подвале какого-то шибко мудрёного лекаря. Взял я топор, да и повела она меня по подземным коридорам.

Сшибить замок было просто, проржавел он изрядно. Лекарь оказался тощим старикашкой с крючковатым носом. Сидел бедолага без воды и пищи двое суток. Вызволил я его из темницы, встряхнул, так что воротник халата затрещал и объяснил ему, про хворь да раны моего барина.

Не знаю, что ему толмач растолковал, только попросил он скорее отвести его к раненому. Да потом приставить охрану к двери подвала. Чудно так – он в нем томился, и вдруг охрана! Чего там охранять? Как оказалось потом, очень даже было чего!

Две недели был мой барин между жизнью и смертью. Две недели день и ночь не отходил от него лекарь. Мазал раны да поил разными растворами. И ожил раненный. А как смог говорить да вставать так призвал к себе лекаря и в порыве большой благодарности пообещал ему отпустить его домой. И вот что ещё интересно – знал мой хозяин арабский язык. Долго они о чем-то беседовали. Барин даже сжег полпуда свечей, всё чего-то там записывал.

А тут пришла депеша от самой государыни – жаловала верного слугу своего чином немалым, людишками да землицей в аккурат вблизи его поместья. Это потом, уже на смертном одре, поведал мне Фёдор Гаврилович, что немало золота да ещё кое какого богатства отправил он в столицу. На кораблях было взято оно. Вот за это и заслуги отца моего, благодетеля. Уехали мы в Абрамкино, домой уехали. А как же? Куда барин, туда и я. Слыхивали мы, что потом крепостицу эту, Кинбурн, турки обратно воевали. А как выбили наших, так и обустроили её. Стены выше и пушек больше поставили.

Холс налил в стакан минеральной воды и придвинул её к Кириллу Николаевичу. Тот, поблагодарив кивком головы, сделав два глотка продолжил:

– Хоть и поставил лекарь-араб на ноги моего хозяина, вот только рана донимала его. А скорее всего рана душевная. Не у дел оказался мой барин. Оказалось что совсем не так!

Другая печаль-забота одолевала его!

Призвал он нас с Прошкой, это лакей, в комнатах господских прислуживал, да и завел такую речь: «Поведал мне лекарь великую тайну. Долго он искал эликсир бессмертия. Много разных рецептов перебрал. И вот, кажется, нашел. Вон как моя рана зажила, затянулась. А ведь не жилец я был. И пересказал он мне и рецепт, и отдал готовое лекарство. Как раз на троих хватит. Ты, Прошка, и ты, Кирша́, получите вольную и золота немало, если согласитесь употребить то снадобье. Вот, смотрите сюда! И протягивает нам бумагу, а на ней вольная! Да два мешочка со звонкими монетами на руках подкидывает!»

Кто же вольной не захочет? Барин посмотрел в свои записи, что сделал в беседе с лекарем-арабом, почитал-почитал их и ввечеру протягивает нам по два пузырька темного стекла с густой жидкостью.

Выпили мы этот эликсир. Горьким оказался, как настой полыни, и даже язык, помню, пощипывало. До полуночи нечего было, а потом началось! Ломота по телу, жар и беспамятство! Двое суток блуждал я между жизнью и смертью. И вот, когда казалось, что смерть уже замахнулась своей зазубренной косой над моей головой, так враз отпустило! А вот Прошка – тот не смог оклематься. Схоронили мы Прошку.

Подписывает мой благодетель мне вольную, но просит сделать два добрых дела. Привезти из города лекаря и не покидать его, пока он, мой барин, будет в беспамятстве. Привез я немца, что лечил господ да барышень городских. Тот, выслушав моего барина, что-то там слушал, мял его руку и осматривал рану.

– Горячка у вас! Может, от людской немощи – запоя да ранения, или от запоя!»

Принял на ночь барин жидкость из последнего пузырька, да и стало его ломать. Метался он в жару, всё призывая на помощь неизвестных нам людей. Изредка по арабски лопотал. Кто его поймет, что! Немец, лекарь этот, всё обтирал его. И водой с разными настоями, и винным уксусом. Помогало, но ненадолго. Так и преставился мой барин в горячке!

Кирилл Николаевич замолчал, на секунду помешкал и размашисто перекрестился:

– Царствие небесное душе его! Жалко было, почитай, мы с ним вместе службу тянули. А мне досталось вольная и золота немало. Что мое, да еще и Прошкино барин отдал.

И зажил я вначале даже очень хорошо! Устроился на фарфоровую мануфактуру, что поблизости.

Полюбил и освоил это дело отменно. Даже жалован был серебряным рублем из рук самой государыни Екатерины Второй! Беда подстерегла оттуда, откуда не ждешь! Жена моя почти на десять лет младше меня, а вот состарилась, одряхлела и тихо угасла в сорок восемь лет. Оставила мне трех сыновей да двух дочек. Мне семьдесят семь годков уже исполнилось, прихожу я домой и похваляюсь наградой императрицы. Тут младший сынок и говорит мне:

– Скажи, тятя, какой секрет ты знаешь? Мне тридцать лет, а ты все моложе меня! Как хворости тебя не берут? Да и годы обходят стороной?!

И понял я, что придется мне всю жизнь терять родных и близких, друзей и скитаться вдали от родных краев.

Так и сгинул от всех. Пошел в лес по грибы и не вернулся. Лет тридцать я жил в воронежской губернии. Бобылем жил. Там и открыл в себе удивительную способность переделывать свой организм на нужный лад. Сделался стариком да и остался им навсегда. Вы не знаете, как плохо у нас относятся к пожилым людям! Никак не относятся! Как будто сами не станут такими.

Пока хватало запасов, жил в сторожке и выполнял работу смотрителя леса. Потом вернулся на завод. Кто там меня узнает? Да и купил я новый паспорт, всего то и было что поменять имя да одну букву в фамилии. Снова был отмечен в отменном мастерстве. И снова пришлось уходить, бросать любимое дело и скитаться вдали от всего ставшего родным и привычным.

После революции стало вроде легче – купил новую дату в паспорте. Оформил пенсию. Тридцать лет назад с великим трудом и немалыми деньгами снова удалось заменить паспорт. Точнее, дату на нем. Ещё бы! Сослался на ошибку паспортистов. Не может жить человек сто двадцать пять лет! А если и может, то не таким бодрым и резвым. Помогло то, что я просто нахально спросил у начальника милиции, теперь уже полиции: