Алексей Сабуров - Мертвецы не страдают

Андрей пришел вечером домой, опустошенный изменой своего сознания, уже не чувствуя себя отличным от других и заслуживающим другой доли. Он поставил «Реквием» Моцарта и понял, что даже близко никогда не станет таким же великим, как этот австрийский композитор. До него наконец дошло, что он ничтожество. Что если за пять мучительных, выжимающих все соки лет он не добился ничего, кроме возникающих время от времени суицидальных желаний, то и за оставшиеся двадцать пять прорыва не произойдет. Он окончательно понял, что пять лет пошли псу под хвост. И только огромная, всеми передрягами проверенная дружба заставляла его приходить на репетиции до вчерашнего дня. Пять лет, шесть месяцев и восемнадцать дней. Рок-н-ролл мертв.

Вчера он рассказал своим друзьям о том, что покидает группу. Они даже не удивились. Они подумали, что все из-за Ирины. В мае Андрей познакомился с этой девушкой и уже несколько месяцев пропадал с ней, забыв о музыке, друзьях, их планах и концертах. Его приходилось силком вытаскивать на репетиции, он пропускал их тусовки и движухи, придумывая неудачные отмазки. В рок-музыке главное – страсть; если музыкант не живет музыкой, это слышно всем. Но они были правы лишь отчасти.

Андрей влюбился и потерял голову от вожделения. Но страсть к музыке утихла не поэтому, а от безысходного болота реальности, в котором вязли все попытки жить своей мечтой. Любовь усугубила это, она посадила ростки обычного человеческого счастья, которому не нужны толпы фанатов и долгие музыкальные туры, для которого достаточно лишь быть с одним человеком. Быть вместе.

III

– Уже уходишь? – спросила Ирина, протирая глаза, жаждущие продолжения сна.

Андрей сидел на кровати, свесив ноги, и натягивал носок. Часы на тумбочке показывали без пяти девять.

– Куда?

Он не любил таких вопросов. Они заставляли его сжиматься внутри, занимая оборонительную стойку. Он свободный человек. Почему кто-то придумал, что если ты спишь с женщиной, то она имеет право знать о тебе все: что ты делаешь, о чем думаешь.

– По делам, – буркнул Андрей. Хранитель секретов одобрительно отозвался внутри.

– Всегда ты так: прибегаешь когда хочешь, убегаешь тут же. А я не знаю. Сижу одна, как дура набитая. Где ты там ходишь? С кем? Думаешь, вот так просто…

Поток слов понесся комом со снежной вершины, обрастая все новыми обидами. Андрей повернулся к своей девушке, пытаясь что-то возразить, но увидел, что лицо ее стало мрачнеть с каждой секундой, становясь похожим на небо за окном. Дойдя до нужного состояния злости, чтобы набраться смелости, Ирина, отчаянно глядя прямо в глаза своему другу, спросила:

– Как ее зовут?

Все желание успокоить подружку тут же пропало. Несправедливые обвинения, на которые не знаешь как и ответить, выбивали Андрея из седла, словно точный удар копья. На сознание накатила волна, пронизывающая желанием сорваться и закричать: «Да как ты можешь, дура?!» – резко встать и громко хлопнуть дверью, оставив ее одну разбираться со странными подозрениями. Ведь никогда, даже в мыслях, Андрей не изменял своей ненаглядной. Теперь глядеть на нее не хотелось, и он, с трудом не отводя глаз от жесткого взгляда Ирины, как можно спокойнее произнес:

– Да что ты такое говоришь? Разве ты так не веришь мне? Не веришь моим словам, которые я шепчу, крепко обняв тебя, что ты одна нужна мне? Не веришь в мою любовь?

Самолюбие Андрея резко заныло, как верный адвокат, который не сомневается в ущемлении прав своего клиента. Действительно, это она обижает его недопустимыми намеками, а ему приходится оправдываться, говорить о любви и верности. Это она является разрушителем спокойствия, а он вынужден собирать в себе силы, чтобы искать пути примирения, поправ свою гордость.

– Слова, только слова… – Ирина не хотела ни успокаиваться, ни принимать во внимание попытки примирения. – Ты уходишь рано утром, стараешься меня не разбудить, как мелкий воришка, боишься сказать – зачем и куда. А вечером? Пришел усталый, никакого желания согреть меня своей силой, сотворить что-то потрясающее в постели. Совсем не радостные и счастливые мысли начинают плодиться, как мыши.… Такие серенькие неприметные мысли. И они начинают бегать во мне, спать не дают. Шуршат про то, что я тебе не нужна, изменяешь мне…

Андрей понял, что она может говорить так до бесконечности, растягивая одну мысль, которая умещается в простенькой фразе: «Я тебе не верю». Для него самого понятия любви и веры совмещались в одно. Андрей не мог представить себе, как можно не доверять любимому человеку. Он просто не мог так любить. Поэтому в девятнадцать он ушел от Тани.

Друзья подумали тогда, что он дурак. Он встречался с Таней полтора года, и все шло отлично. Андрей и сейчас не мог забыть, как она смеется. Ее брови поднимались вверх, делая глаза большими-большими, полными детского удивления, а через секунду Танюшка взрывалась заливистым смехом, увлекающим за собой. Они могли часами валяться на кровати и хохотать, глядя друг на друга. Этой идиллии мешало только одно чувство. В Андрее будто сидел маленький колокольчик, который начинал настороженно звонить, когда Таня уходила. Слушая его позывы, он сотни раз срывался с места и ехал без приглашения к девушке, боясь и как будто надеясь застать ее с кем-нибудь. То ли с Толиком, а то и с лучшим своим другом Женей.

Покой ушел, и вместо удовлетворения и счастья любовь стала приносить только ноющую в сердце боль. И Андрей, не сумев преодолеть ревность, постыдно бежал, так и не представив Танюшке ни одной внятной причины своего поступка.

Теперь происходило все наоборот, и от непонятного раздражения Андрею не хотелось ничего предпринимать и доказывать. Он просто спокойно одевался и вполуха слушал Ирину, стараясь пропустить больше, чем услышать, точно она была диктором новостей в телевизоре.

Ирина увидела его безразличие, вскочила, сразу же накинув на голое тело махровый халат.

– Ты не хочешь мне отвечать – значит, я права! – закричала она на него. – Права! Можешь катиться куда хочешь. Убирайся.

Борясь с собой, Андрей отложил свитер, который собирался надеть, и снова повернулся к обиженной девушке:

– Ну нет у меня никого, кроме тебя. Нет. Поверь мне.

Но Ирина увидела, с какой неохотой выскальзывали слова из его рта. Она обиженно закрыла лицо руками и бросилась из комнаты. Андрей кинулся наперерез и крепко схватил ее. Ирина билась в истерике, вырывалась, стуча кулаками по груди парня.

– Отпусти! Отпусти меня! – кричала она полугрозно, полуумоляюще.

– Нет! Не отпущу, пока ты не успокоишься и не поймешь, что у меня только ты одна.

Андрей чувствовал свое превосходство в том, что девушка плачет из-за него. Эта власть, вызванная тем, что Ирина ревнует, а значит, боится потерять, подначивала самолюбие. «Нет проблем, – говорило оно. – Если ты заставляешь ее плакать, значит, враз можешь и успокоить. Как прирученную обезьянку, собаку Павлова». И Андрей принялся успокаивать расстроенную подругу: