Максим Николаев - Асафетида

Зажмурившись от омерзения, я бью вслепую, рассчитывая попасть мертвячке по голове. Раздается короткий вскрик: на высокой ноте, но при этом отчетливо мужской.

Открыв глаза, я тут же снова щурюсь. Изнутри круга, образованного полутора десятками озабоченно склоненных лиц, прямо в зрачки бьет бледно-бирюзовое морозное небо. Точкин растирает ушибленную скулу. Во рту стоит вкус чужой слюны. Я выворачиваю губы и тру их тыльной стороной ладони.

– Оживил! Молодец Коленька! – Одобряет баба Наташа.

Улыбаясь со смущением, тот протягивает мне руку, помогает усесться посреди паперти, потом отряхивает себе колени. Юля, стесняясь, устраивается рядом и приобнимает за плечи.

Церковная дверь, отворившись с тяжелым скрипом, выпускает наружу Алексия. Кадило в руке раскачивается магнетическим маятником. Бросив на меня тревожный взор, святой отец объявляет выскочившей навстречу ему тете Зине, что панихида совершена и можно выносить тело.

Через минуту следом за батюшкой в проеме вырастает сутулый дьякон и оглядывается вокруг. Холм, на котором стоит церковь, сползает подножием в компактный Детский парк с аттракционами, деревьями, лотками с попкорном и сладкой ватой, и родителями с детьми, по-детски обрадованными первому скудному ноябрьскому снежку.

Позади храма переминаются с ноги на ногу могильщики в черных куртках. Микроавтобус-катафалк с рекламой ритуальной конторы припаркован у края парка, перед бронзовой равноапостольной княгиней Ольгой с нимбом желтого металла вокруг головы. Рядом со святой на постаменте пристроился стриженный под горшок князь Владимир средних мальчишеских лет.

– С говядиной и грибами! – На стол приземляется слоеный пирожок на гофрированной бумажной тарелке.

– Спасибо.

Когда я лезу в сумку за кошельком, Оля категорично машет ладошками.

– Вчера в собесе был. Все как говорил: сиротам пенсию назначают, пока на очном учишься. Документы подал уже. – Спешу я унять ее жалость, бодро отсчитывая металлические рубли.

Оля не поддается. Я высыпаю горстку мелочи на ее раскрытую тетрадь. Она тут же сгребает деньги и пересыпает на мою половину.

Дожевав слойку до начинки, мне стоит большого труда сдержаться и не вывалить содержимое рта обратно на тарелку: мясо протухло! Озираясь на публику, я не сразу заставляю себя проглотить вонючую дрянь; следом вливаю в пищевод пол пластикового стаканчика обжигающего как кипяток чая.

– Ты чего?

– Понюхай.

– Говядина как говядина, – заключает она после тщательной одорологической экспертизы. – У тебя от стресса, наверное, печень расстроилась, и горечь во рту потому. Да и вид нехороший, – с заботой добавляет одногруппница, – вторую неделю уже. Совсем не спишь?

Я киваю и, отставив сомнительное лакомство на тарелке, тянусь за зубочисткой.

– У меня, когда бабушка умерла, такое же было. Не могла ночью спать. Как свет выключала, паника начиналась: непонятно чего, просто боюсь – и все! А потом на парах глаза слипались.

Я отвечаю, не вдаваясь в подробности:

– У меня так же.

– Ты с телевизором спать попробуй. Мне помогало, – советует она и задает вопрос, с ощутимой неловкостью растягивая паузы между словами: ей хочется знать, что я видел там – в лесу.

Я признался честно, что не знаю. Когда навстречу нам с соседом выбежал капитан и заорал, матерясь, что дальше нельзя, метрах в двадцати за его спиной в лучах хаотично снующих по мху десантных фонариков я разглядел кровавую кашу. Место преступления выглядело так, словно кто-то, выпотрошив двух пожилых женщин, еще долго то ли топтался по ним сапогами, то ли катался телом. Потом раздался окрик, и фонари потухли.

– Медведь, – вынес обвинительное заключение Любимов, но Точкин сразу же усомнился. Как сосед поведал позже, в каком-то своем незапамятном прошлом он, однажды собирая малину в лесу, так увлекся, что не расслышал хруста ветвей за спиной. Обернувшись, он встретился с хищником лицом к лицу. Тогда Точкин и сделал первое, что пришло в испуге на ум, – протянул зверю ведерко. Медведь сунул в него лапу, взял ровно половину, положил в рот, разжевал с явным наслаждением и потопал восвояси, не причинив человеку вреда.

Судмедэксперт подтвердил, что, хотя неизвестное орудие по следам напоминает клыки, раны не могли быть нанесены зверем. На допросе немолодая следовательница осведомилась для протокола, не знаком ли я с Родионовым Романом Михайловичем. Речь шла о лесном убийце. 1981 г. р., приятной внешности, тип лица европейский, темно-русые волосы, на вид 25-30 лет, рост 184 см, телосложением тонок и строен – после садистской расправы над несколькими пенсионерками в прошлый грибной сезон, он сам явился с повинной и был отправлен по решению суда на принудительное лечение.

В день, когда была убита бабушка, Родионов бежал из спецпалаты Псковской областной психиатрической больницы № 1, что в деревне Богданово на Гдовской трассе. Почти сорок километров пути до леса за Лочкиной он проделал не иначе как на попутке.

Заведующий отделением долго не мог поверить, что пациент совершенно незаметно сумел прорваться сквозь охраняемый периметр, и вместе с командой санитаров несколько часов прочесывал территорию больницы. Прежде чем уйти в лес, Роман заглянул в одну из старушечьих палат и устроил там кровавую баню. Когда обнаружили трупы и уведомили о побеге полицию, было уже слишком поздно.

– Так его поймали, не знаешь еще?

– Нет, в розыск объявлен.

– Ужасно!

На один ряд выше Лера, картинно воздев руки, в одной из которых держит смартфон, а на другой болтается сумочка, протискивается на свободное место. На ней новая кофточка зеркального цвета и джинсы в облипку. Усевшись на место, она по-кошачьи потягивается, демонстрируя при этом содержимое декольте. Заприметив меня, машет ладошкой:

– Ваня, ты как?

– Нормально.

Не расслышав, переспрашивает.

– Нормально, – повторяю я громче, стараясь перекричать гомон поточной аудитории, в которой на лекцию по древнерусскому собрались филологи и историки-второкурсники.

– Ты на естествознании была? – Уже не слыша меня, обращается Лера во весь голос к сидящей вплотную Викуше.

Та качает головой.

– Олечка! Эхта дашь отксерить?

Обернувшись, Олечка отвечает сухо:

– Завтра принесу.

– И мне тоже, – вспоминаю я. Во время вчерашней пары я был в собесе.

Доктор физ.-мат. наук, профессор Фридрих Карлович Эхт в конце сентября сменил на курсе естествознания скоропостижно скончавшегося старичка-биолога. С зоофака старичок принес с собой обидную кличку – “Копролит”. Лет Копролиту было не меньше сотни, и настоящего его имени никто не помнил. Хотя скончался он прямо посреди лекции, о случившемся мы узнали только на следующий день: тогда казалось, что преподаватель, как бывало не раз, просто задремал за столом.