Олег Кожин - Игра в куклы

Стало неуютно. Шум затих, и Серый понял: сколько ни вглядывайся – в парке не разглядеть ничего, кроме зелени кустов, переплетенной с зеленью деревьев. Он и не заметил, когда вечер перестал быть просто пасмурным и стал по-настоящему темным. Фонари не зажигались – конечно, в Петрозаводске сезон белых ночей, так любимых туристами! – под низкими кронами деревьев расползлись уродливые тени, похожие на паучьи лапы.

Низкий утробный рык раздался так неожиданно и так близко, у самых ног, что Серый испуганно подпрыгнул. Рычал Хан. Вонзив передние лапы в асфальт, пес не мигая смотрел на ровную стену кустов и с ненавистью клокотал горлом. Что-то шевелилось там, в сыром зеленом мраке. Нарочно похрустывало, шуршало, шелестело, тянуло хищные тени к мальчику и собаке, что, на свою беду, оказались на поздней улице одни. Совсем одни.

Не отрывая глаз от зарослей, Серый неловко попятился. Хан рычал все глуше, все яростнее. Правая нога соскользнула с бордюра, и Серый чуть не вывалился на дорогу. В последний момент поймал равновесие и удержался на самом краю. Обдав его взмокшую спину ветром, мимо, недовольно сигналя, промчалась красная «Ауди». Давящее чужое присутствие тут же исчезло. Серый постоял с минуту, прощупывая взглядом знакомый с детства парк, ставший вдруг таким опасным. Ничего. Никого. Руку поддела широколобая голова – Хан больше не рычал, требовал ласки и внимания. Серый рассеянно почесал его за ухом:

– Пойдем-ка, мальчик, приведем тебя в порядок.

Он сказал это больше для себя, чтобы услышать человеческую речь и успокоиться. Но вопреки всему звук собственного голоса посреди пустынной улицы заставил его задрожать так, что застучали зубы.

Раны обрабатывали в подъезде, сидя на холодных ступеньках. Пока Хан расправлялся с сосисками, Серый осторожно выстригал маникюрными ножницами подранные бока. Очищенные от шерсти раны выглядели еще страшнее – глубокие, длинные, вспухшие по краям. По-хорошему их бы следовало промыть, но Серый решил, что на такие подвиги собачьего терпения не хватит. Дома нашелся бинт и открытый тюбик «Пантенола». Серый выдавливал мазь на бинт и обматывал раны, перехватывая повязку под впалым брюхом.

Покончив с сосисками, Хан облизал ступеньки и кинул благодарный влажный взгляд на своего спасителя. Серый затянул последний узел, похлопал по костлявой спине. От рук воняло псиной – впрочем, псиной теперь вонял весь подъезд. Серый с тоской подумал, что надо бы вывести Хана на улицу, к его любимому месту за детской площадкой, но одна только мысль о том, чтобы вновь оказаться там, в темноте, скрывающей… скрывающей…

Серый чертыхнулся, подумав вдруг: а что, собственно, он там видел? Ну, бегал кто-то по кустам, да. Ну, шуршал громко. Ну, намял кто-то Хану бока. А дальше-то что? Есть собаки и покрупнее Хана. Взять хотя бы Берту, сенбернара из соседнего двора. Да ей Хан на один зуб! А в кустах любая болонка трещит громче двухметрового лося! В конце концов, никто не выскочил, не попытался их сожрать… Но тогда откуда эти противные ледяные мурашки по спине, стоит только вспомнить об этом? И ощущение враждебного взгляда – оценивающего, цепкого… Почему с такой тоской и надеждой смотрят глаза Хана? От кого ищет защиты бесстрашный бродяга?

Серый передернул плечами, скидывая неприятную дрожь. Сходил на кухню за веником, тщательно смел стриженую шерсть со ступеней. Хана отвел на самый верх, на пролет между чердаком и пятым этажом. Здесь было тепло и сухо и можно было переждать утро, не попадаясь на глаза взрослым. Хан нервничал, все норовил пойти за Серым, и огромного труда стоило уговорить его остаться. Огромного труда и еще одной пачки сосисок.

Вернувшись домой, Серый первым делом включил везде свет. Даже в туалете и ванной комнате. Было в парке что-то или не было, но со светом он чувствовал себя спокойнее. Серый включил телевизор, забрался с ногами на диван и закутался в одеяло. Он твердо решил дождаться маму и только потом ложиться спать. Даже самому себе Серый отказывался признаваться, что один, в пустой квартире, заснуть попросту не сможет.

Мама привела ее на площадку и сказала «Недолго». Она пекла рыбный пирог и приглядывала за Симой из окна. Видимо, ей казалось, что дочке нравится играть на улице. На жаре песок высох, стал рассыпчатым и никак не желал лепиться в куличики. Бесформенные кучки, десять штук в рядок, и Сима упрямо утрамбовывала в ведерко одиннадцатую. Жгучее солнце, от которого не спасала тень пластикового грибочка, утомило ее, даже косички висели бессильно, как умирающие от обезвоживания змеи. Сима мечтала о персиковом соке – на дверце в холодильнике стоял почти полный пакет, – но продолжала ковыряться в песочнице. Пустой подъезд наводил ужас, и Сима терпеливо ждала, когда по двору пройдет кто-нибудь из соседей, чтобы можно было пристроиться в хвост.

Сима не хотела расстраивать родителей. Когда папа отыскал ее за шкафом, бьющуюся в истерике, он неслабо перепугался. Не разбираясь во времени, Сима не могла сказать, сколько она там просидела, знала лишь, что это было очень-очень долго. Даже когда страшные крики прекратились, а дверь перестала трястись, Сима боялась вылезти из своего убежища и лишь тихо скулила – слезы закончились. Она долго не могла прийти в себя и до сих пор вздрагивала, слыша мамин голос, но так и не рассказала родителям о том, что ее напугало.

У турников околачивались старшие мальчики. Юра жил с Симой в одном подъезде, только на третьем этаже. Он был смешной, губастый и длинноносый. Юра называл ее мелкой и иногда угощал конфетами. Сима искоса поглядывала в надежде, что он соберется домой. С ним можно спокойно дойти хотя бы до третьего этажа, а если обогнать, то можно успеть добежать до пятого, только Юра все сидел на корточках и плевался на утоптанную землю.

Еще были рыжий Антон и Жан. Жан из них самый красивый, только прическа у него смешная, как у девочки. Рыжий Антон висел вниз головой, зацепившись за перекладину ногами и раскинув руки. Когда он раскачивался, Сима крепко зажмуривалась. Ей казалось, что он вот-вот сорвется. Мальчишки о чем-то горячо спорили. Мама, конечно, много раз говорила Симе, что чужие разговоры подслушивать нехорошо, но мальчишки не таились, так что она вроде как и не подслушивала.

– Ну конечно, ага! Баба Клава – авторитет!

Рыжий Антон кивнул. Получилось это очень смешно, потому что кивнул он снизу вверх. Сима хихикнула.

– Она ни одной передачи по «Рен-ТВ» не пропускает. Про пришельцев, про экстрасенсов, про барабашек всяких. Да у нее уже шарики за ролики давно заехали с этим телевизором!