Екатерина Каримуллина - Позывной «Химера»

– Я всё, Алёна, я должна остаться здесь. Теперь твой черёд спасать. – Она снова стала закрывать эту тяжёлую дверь, но я толкала её, не давая закрыться.

– Глаша, ты сбрендила немного от страха… пойдём домой. Некого больше спасать. Глаша, стой, подожди! – но она не остановилась и не подождала. Дверь храма захлопнулась. Я стою на улице одна, перед входом в ад. Как я теперь буду одна.

Сев у стены, я проплакала до самого вечера, а потом решила вернуться в усадьбу. Дождь закончился, а мои слёзы нет.

Вот усадьба, вот крыльцо, а вот и я сидящая на этом крыльце. Как много тишины, пустоты. Здесь впервые почувствовала одиночество. Но шорох у сарая, точнее у той кучки пепла, что от него осталась, снова заставил меня почувствовать страх. Схватив немного кирпичной стружки, я пошла к источнику шума. И о Боже! Там в старых шкурах зарылся…Степан. Он маленькими обрубками ткани пытался завязать свои раны. Увидев его, я заплакала от счастья, как он. Я рассказала, что с нами стало после нападения кожистых. А он не помнил ничего, после того, как одна из этих тварей рассекла ему лоб.

Я осталась жить с Прохором и мы с ним уехали подальше от того места. Храм, говорят, ушёл под воду и теперь там озеро. И местные жители его недолюбливают, ведь много жизней оно унесло.

Жили мы с Прохором хорошо. Благодаря ему, я прожила 80 лет. Он ничего не говорил и подливал мне в чай снадобье бабушки Агафьи. Сам же он не позаботился о своём здоровье. А я на себя вину за это взяла, не углядела за ним. Прости меня, Прохор.

О семье мне больно вспоминать, все эти года я хранила в памяти лишь события до моих восьми лет, остальные стёрла. До сих пор вижу их глаза мёртвые во сне. Да и шрам на спине остался, ноет часто. Но что вам мои старушечьи причитания. Вот что вам хочу сказать. Мой черёд спасать так и не настал, боюсь, что умру и снова с ними встречусь, но видимо так и быть, в следующей жизни… В следующей жизни.

Конец первой жизни.

Историческая справка:

В конце лета 1918 года на территории Уржумского и Нолинского уездов проходило так называемое Степановское восстание. Собственно, это был фактически стихийный бунт крестьян уезда против грабежей пьяной балтийской матросни, типа «героя» Дрелевского, чьим позорным именем названа улица в Уржуме. Восстание карателями было подавлено, расстреляно в Черепановском логу около Шурмы, и немногочисленные остатки восставших уржумцев ушли на Ижевские заводы, рабочие которых в дальнейшем воевали с конной дивизией Чапаева.

О Степановском восстании информации крайне мало, а та, что есть – написана в советский период с соответствующим идеологическим наполнением:

"Степановцы заняли Уржум, а затем и Нолинск, всюду пользуясь поддержкой кулаков, попов и торговцев. Рассказывали, с каким неописуемым наслаждением один из нолинских торгашей выкатил из своих лабазов бочки с керосином, чтобы поджечь здание духовного училища, в котором засели коммунисты. В духовном училище при занятии Степановым Нолинска было сожжено 14 коммунистов".

Летом 1918 года в Вятский край были посланы соединения Продовольственной армии из центра России, в их числе – 1-й Московский продовольственный полк под командованием «военспеца» А. Степанова. Цель армии (и полка), как и следует из названия, – акции по продразверстке. Этим рьяно и занимался политкомиссар полка А. Хомяк. Вот как писал о продотрядах современник: «…Эти отряды, составленные из подонков городского населения, выпущенных из тюрем преступников, «красы и гордости революции» – матросов и другого сброда, отнимая у крестьян продукты пропитания, заодно грабили у них деньги и все ценное. Их «продовольственная» деятельность сопровождалась насилием, избиениями и нередко убийствами». Деятельность Хомяка вызвала, как и следовало ожидать, взрыв негодования местного населения и массовое повстанчество. Но главный и жуткий сюрприз красным преподнес сам 1-й Московский продовольственный полк. Большая его часть во главе со своим командиром Степановым отказалась палачествовать в Вятском крае и повернула оружие против красных. В руки степановцев попали города Нолинск, Малмыж, Уржум, Сердеж, Лебяжье и еще ряд населенных пунктов по реке Вятке, на стыке Марийского края и Предуралья. В Яранском уезде вспыхнуло восстание, явившееся прямым отзвуком степановского выступления. По времени это совпало с занятием Казани каппелевцами и восстанием рабочих в Прикамье, то есть поставило большевиков в весьма затруднительное положение. Действия отряда Степанова широко поддерживались местным населением. Для подавления Степановского восстания – восстания вчерашних красноармейцев! – были брошены крупные силы, в том числе "железная" дивизия В. Азина, но только к ноябрю 1918 года удалось вытеснить степановцев из Вятского края и разъединить их с вятскими и марийскими повстанцами. Остатки степановцев ушли под Ижевск и Казань.

В наши дни в Черепановом логу стоит крест, который уже меняли из-за ветхости, надпись на фанерке едва читается: "Добровольцы отряда штабс-капитана А.А.Степанова, погибшие в бою в 1918 г."

Информация предоставлена с сайта https://kaminec.livejournal.com/10284.html

Тихий ночной лес, который не гнётся под силой ветра и, в котором этот самый ветер не свистит. Его как будто что-то оттесняет от внешнего мира, что-то стоит между ними. Даже луна своим светом будто проходила сквозь деревья, придавая им вид призраков. Любой путник почувствовал бы, что от этого леса веет притаившимся злом, что если он зайдёт туда, то пути назад уже не будет. Но это не почувствовали трое бежавших людей. Их сознание было занято мыслью о спасении. Они бежали от смерти. Знали бы они, что от одной погибели бежали к другой.

Первый бежал стремительно, держа в правой руке тульскую трёхлинейку, которую с таким благоговением ему вручил командир полка ещё в Москве. Левой рукой придерживал растрепавшийся мешок с провизией, который должен был обеспечить, им троим, питание до самого Ижевска. Это был Сергей Ручников, старшина, двадцати восьми лет от роду, который с нетерпением ждал конца продразвёрстки, чтобы увидеть жену Людмилу, сына Игоря и дочурку Олю. Но теперь эта встреча стояла под вопросом, либо они увидятся совсем не скоро, либо больше никогда. Главное бежать.

Остальные двое немного отставали. Коренастым, широкоплечим верзилой был Сашка Калач, доподлинно неизвестно, откуда взялось у него это прозвище. Известно только то, что до гражданской войны он выступал в цирке, но не мог вытерпеть отношение богатого люда к себе. Ведь был он неуклюж, всегда растерян, к тому же картавил, что казалось дворянам весьма умилительным и весёлым. Они же позволяли себе грубые шутки и подстрекательства народа к тому, что бы гнобить таких как он. А он был обычный русский мужик. Просто уродился крупным, как говорила его мать. Благо появились коммунисты. В их рядах он чувствовал себя своим, со всеми был наравне. Тогда, в свои тридцать лет он впервые почувствовал себя человеком, которого слушают и слышат. После этого цирка в его жизни больше не было.