Грэхэм Мастертон - Лэрд Дунайн

– Я все вижу, – настаивала Клэр. – И я закончу этот чертов портрет, даже если он меня убьет.

Она взяла скальпель, чтобы разрезать целлофановую обертку на очередной коробке с красками.

– Мне жаль, что я оказался таким непростым объектом, – улыбнулся лэрд. Казалось, его забавляет быть «непростым».

– Искусство – это всегда вызов, – парировала Клэр. Она все еще была занята коробкой. Внезапно раздался удар грома необыкновенной силы, так близко от крыши замка, что Клэр показалось, будто зашатались стропила. Рука, державшая коробку, дрогнула, и скальпель резанул Клэр по пальцу.

– Ой! – вскрикнула она, уронив краски и сжимая палец. Капли крови одна за другой закапали на полотно.

– Что-нибудь случилось? – спросил лэрд, даже не пошевелившись на своем окованном железом сундуке.

Клэр моргнула, беспомощно глядя на кровоточащий палец. Она уже хотела сказать ему, что порезалась и не сможет продолжать работу, как вдруг заметила, что кровь смешалась с влажной краской на лице лэрда и на щеках его вспыхнул неестественно яркий румянец.

– Вы ведь не поранились? – спросил лэрд.

– О нет, – ответила Клэр.

Она выдавила на полотно еще крови и начала размазывать ее кистью. Постепенно лицо лэрда приняло розоватый, более живой оттенок.

– Со мной все в порядке, совершенно все в порядке. «Теперь я тебя раскусила, хитрый ты ублюдок. Теперь я тебе покажу, как я умею писать. Я поймаю тебя, навсегда, изображу тебя таким, каким вижу, таким, каким я хочу».

Лэрд продолжал сидеть неподвижно и ничего не ответил, но на лице его появилось странное удовлетворенное выражение, как у человека, отведавшего тонкого вина.

Той ночью, лежа в своей спальне, выходившей окнами на дальние луга, Клэр видела во сне людей в потрепанных плащах и шляпах с перьями, людей с худыми лицами и запавшими глазами. Ей снились дым, кровь и крики. Она слышала резкий, угрожающий грохот барабанов – этот грохот следовал за ней из сновидения в сновидение.

Когда она проснулась, было еще пять часов утра. Шел дождь, и оконный шпингалет дребезжал в такт барабанам в ее кошмарах.

Она надела джинсы и голубую клетчатую блузку и, тихо ступая, поднялась по лестнице в комнату, где стоял портрет лэрда. Она уже знала, что увидит там, но тем не менее зрелище повергло ее в шок.

Лицо на портрете было таким же белым, как прежде, словно она не писала его своей собственной кровью. Даже еще бледнее, чем раньше, если это возможно. И выражение лица, казалось, изменилось – в пристальном взгляде горела безмолвная ненасытная ярость.

Клэр, охваченная ужасом и любопытством, не могла отвести взгляд от картины. Затем медленно опустилась на стул, открыла коробку и начала смешивать краски. Снежно-белый, алый и желтая охра. Когда все было готово, она взяла скальпель и протянула над палитрой руку. Колебания длились всего мгновение. Лэрд Дунайн смотрел на нее так злобно, что в ней вспыхнуло негодование. Она не позволит подобному человеку издеваться над собой.

Она сделала на запястье длинный диагональный разрез, кровь из артерии брызнула на палитру, и коробочка с красками наполнилась густой, липкой алой жидкостью.

Когда кровь полилась с палитры на пол, Клэр как можно туже перевязала запястье тряпкой для кистей и, схватившись за конец зубами, затянула узел. Дрожа, задыхаясь, она начала смешивать гуашь с кровью и наносить ее на холст.

Она работала около часа, но чем быстрее она делала мазки смесью краски и крови, тем быстрее, казалось, испарялась алая влага с белого как мел лица лэрда.

В конце концов, чуть не плача от разочарования, Клэр откинулась назад и уронила кисть. Лэрд смотрел на нее с портрета – насмешливо, обвиняюще, словно отрицая ее талант и ее женственность. Совсем как Алан. Как все другие мужчины. Ты отдаешь им все, а они по-прежнему презирают тебя.

Но не на этот раз. Не на этот раз. Она поднялась и расстегнула блузку, обнажив грудь перед портретом лэрда Дунайна. Затем она сжала в кулаке скальпель и прикоснулась острием к мягкой бледной плоти пониже пупка.

Прекрасная девица лежала там одна, вреда не ожидала от юноши она, мела метель за окнами, а девушка спала, гостей к себе той ночью бедняжка не ждала.

Она рассекла себе живот. Рука ее дрожала, но она была спокойна и знала, что делает. Лезвие прошло сквозь кожу и слои белого жира и проникало все дальше, пока ее внутренности не испустили глубокий теплый выдох. Ее ждало разочарование – крови не было. Она воображала, что из нее будет хлестать, как из поросенка. Но рана просто заблестела, и наружу потекла желтоватая жидкость.

Но что это за шорох? Пробрался враг сюда, склонилась тень над ложем, грозит ему беда… Портной уж не поднимется с подушек никогда.

Клэр рванула нож вверх, к грудинной кости; скальпель был таким острым, что застрял в одном из ребер. Она потянула его, и эта новая боль оказалась сильнее боли от пореза. Ей нужна была кровь, но она не думала, что будет так страдать. Боль была такой ужасной, что оглушила ее подобно удару грома. Она хотела закричать, но не знала, поможет ли крик, и тут же позабыла об этом.

Она засунула окровавленные руки в рану на животе и схватила горячие, липкие, тяжелые внутренности. Она вытащила все наружу, швырнула на портрет лэрда Дунайна и принялась тереть кишками картину, терла и терла, пока весь мольберт не покрылся кровью и изображение лэрда не исчезло за алым пятном.

Затем она повалилась набок, ударившись головой о дубовый паркет. За высокими окнами вспыхнул свет, затем снова стемнело; свет еще раз зажегся и потом погас навсегда.

Ее отвезли в Риверсайдский медицинский центр, но по дороге она скончалась. Множественные ранения, потеря крови. Дункан на стоянке машин яростно курил сигарету за сигаретой, обхватив себя руками. Марго сидела в приемной на диванчике, покрытом кожезаменителем, и рыдала.

Потом они вернулись в замок Дунайн. Лэрд стоял на лужайке позади дома, наблюдая за игрой солнечного света.

– Значит, она умерла? – спросил он, увидев Марго. – Отвратительное происшествие, вне всякого сомнения.

Марго не знала, что ответить. Она лишь стояла перед ним и тряслась от гнева. Он выглядел таким самоуверенным, таким невозмутимым, таким довольным; его глаза напоминали изумруды с красными прожилками.

– Смотрите, – сказал лэрд Дунайн, указывая на круживших в небе птиц. – Серые вороны. Они всегда чуют смерть.

Марго ворвалась в комнату, где всего два часа назад нашла умирающую Клэр. Там было светло, как в церкви. И на мольберте стоял портрет лэрда Дунайна, чистый и сверкающий, без единого пятнышка крови. Улыбающийся, торжествующий, розовощекий лэрд Дунайн.

– Самодовольная шовинистская свинья, – выругалась она, схватила холст и разорвала его пополам сверху донизу. Ею владел гнев. Ее феминистские взгляды были оскорблены. Но сильнее всего ее жгла ревность. Почему ей ни разу не встретился человек, из-за которого она смогла бы покончить с собой?