Олег Маркеев - Таро Люцифера

На утро, очнувшись, он обнаруживал, что лучших работ на месте нет. Жук, сердобольно вздыхая, организовывал опохмелку. И под водочку с горячим супчиком втолковывал, что вчера гений так радухарился перед телками, что одарил каждую картинами. А одной, той, что во-о-от с такими сиськами, так сразу три презентовал. Гений хлопал стопки одну за другой. Настроение ухудшалось с каждой дозой. В результате бедолага уходил в недельный запой.

Вынырнув на свет божий из алкогольного тумана, гений предпринимал судорожные попытки найти девиц. Как правило, безнадежные. Гений рвал на голове волосы, обещал закодироваться и садился за работу. А Жук удовлетворенно потирал руки. Ставил крест на облапошенном гении. И вербовал новых красоток для налета на очередную жертву.

Всеми доступными средствами Жук пополнял свою коллекцию, но с незаконным вывозом, то есть контрабандной, не связывался, опасаясь статьи УК. Иностранных дипломатов и журналистов обходил за два квартала. Дружить с ними автоматически означало «дружить» с КГБ. А в те времена для деловой репутации связи с КГБ были смерти подобны.

Жук играл в малахольного любителя искусств, которому за счастье быть на шестых ролях в тесном мирке богемы. И как мышка, таскал в норку по крошкам. На его суету все смотрели с усмешкой. И богема, и деловые, и кураторы искусств от КГБ.

Незаметно для всех к перестройке, когда открыли границы, Жука скопил вполне приличную коллекцию советского авангарда. Вывез он ее без проблем и скандала, как только объявили свободу передвижения. В Минкульте, без взяток и конспирации, шлепнул на обороте картин презрительно-уничижительный штампик «Без ценности». И реализовал заграницей по самой высокой цене. Сорвал приличный по тем временам куш и вошел в долю с серьезными людьми.

На волне интереса к постсоветскому искусству он провернул серию крупных спекулятивных сделок. Работал под конкретный заказ и оптовыми партиями.

О Жуке заговорили как о серьезном партнере. Но тогда же пошли слухи, что Жук, экономя на ценах, попросту наводит бандитов на мастерские. Многие имели смелость утверждать, что на совести Жука не только десятки похищенных полотен, но и пара-другая трупов. Слухи несколько подпортили репутацию, но «органы» на информацию никак не отреагировали.

А в скором времени Жук неожиданно для всех включил форсаж, использовал весь капитал и перешел в высшую весовую категорию — «черный рынок» работ классиков. Проделал он это чуть раньше, чем обвалился рынок постсовкового модерна и пошла первая волна отстрела наиболее зарвавшихся бандитов. Иными словами, очень вовремя обрубил хвосты и пресек слухи.

В новом качестве он стал пафосен и официозен до невозможности. Имел, все, что полагается иметь человеку, который выудил свою золотую рыбку в мутной перестроечной водичке. Но время от времени, по старой памяти, а скорее всего, просто от жадности, Жук «занимался» молодыми художниками, по старой же памяти их безжалостно обирая.

— Сколько лет мы с тобой не виделись, Игорь? Семь или восемь?

Корсаков поморщился, как от зубной боли.

— Жук, у тебя, что, «фальшаки» Репина кончились? Так не по адресу пришел.

— Тише ты! — Жуковицкий испуганно стрельнул по сторонам глазками. — Дело у меня к тебе.

— О-о! Если сам Жуковицкий, без «мерса» и охраны, снизошел до нашей помойки, то дело, как минимум на уровне «Сотби».

— А что, могу и на «Сотби» тебя устроить. Хочешь, обсудим? — Жуковицкий шулерским глазом посмотрел на Игоря.

— Переговоры с девочками, или бандитов подошлешь?

— Ну, я так не играю! — обиженно протянул Жук. — Я к нему со всем сердцем…

— Не гони! Вместо сердца у тебя кошелек, причем, из жабьей шкуры, — оборвал его Корсаков. — Говори, что надо?

Жук вновь стрельнул глазками по сторонам.

— Ладно, может, я как раз тот, кто тебе нужен, — усмехнулся Жуковицкий. — Старый, добрый Жучила всем нужен, когда жизнь раком встает.

— С чего ты взял, что у меня проблемы? — вскинул подбородок Корсаков.

— Ха! У тебя это на лице написано.

— Не смешно. — Корсаков надвинул на глаза «стетсон».

Жуковицкий придвинулся, скрипнув стульчиком. Смотрелся он на нем в своем роскошном костюме столь нелепо, что Корсаков, даже напрягая воображение до максимума, не мог представить, что пригнало Жука на Арбат.

— Рынок, Игорек, как качели. Туда-обратно, туда-обратно. — Жук начал, как всегда издалека.

— Знаю. «Тебе и мне приятно». А ближе к делу?

— Я бы пару-тройку твоих картин взял. Из старого. Помнишь, у тебя был цикл «Руны тела»? — Жук облизал толстые губы, погладил двойной подбородок. — Дам хорошую цену.

На памяти Игоря не разу не было, чтобы Жук так резво переходил к сути. Он посчитал это тревожным симптомом. Вкупе с имеющимися проблемами жизнь с таким симптомчиком могла перейти в летальную фазу.

«Пришла беда, готовь сани летом», — пришла на ум нелепица.

— Почему именно «Руны тела»? Сколько лет прошло! У меня нового — вагон.

— А кому ты сейчас интересен, Игорь? — с обезоруживающей прямотой спросил Жуковицкий. — Имя твое помнят по старым работам. Семь лет назад Корсаков гремел. А сейчас… Даже не бренчишь. Ты у нас, Игорек, раритет, ископаемое бесполезное. Еще немного, и под забором, того гляди, помрешь.

Корсаков подумал, что если сейчас даст прилюдно Жуку в рожу, а лучше, чего хотелось до немоты в пальцах, проломит голову этюдником, его, Игоря, криминальное досье такого перебора не выдержит. Не просто менты повяжут, а срок впаяют по полной программе. Чтобы отдохнул он пару лет от Арбата, а Арбат — от Корсакова.

Полез в карман за сигаретами. Закурил, успокаиваясь.

Жук истолковал его молчание, как попытку просчитать варианты торга.

— Как насчет картин? — поторопил он. — Предложение реальное. И бабки конкретные.

— Не знаю, — уклончиво сказал Корсаков. — У меня из того цикла ничего не осталось. Можно по друзьям бывшим поспрашивать. Тогда кое-что отдавал на хранение. Но, сам знаешь, иных уж нет, другие — тю-тю. Нет, Жук, вот так слету ничего сказать не могу.

— Хочешь, пойдем куда-нибудь? — Жук огляделся. — Ну, хоть в «Прагу». Посидим, вспомним молодость.

— С моей-то рожей? — усмехнулся Игорь.

— А у меня кошелек из жабьей кожи, — подколол его Жук. — С таким можно рожу, как жопу, иметь. И все целовать будут. Пошли в ресторацию, друг мой. Я приглашаю, я и плачу.

Игорь покосился на него. Такая щедрость у Жука объяснялась только безумной жадностью. Как видно, картины ему были нужны дозарезу.

— Нет, спасибо. Я молодость вчера с Леонардо Примаком вспоминал. До сих пор икается.

— Во! — оживился Жук. — Бери пример. Пьет, как конь Буденного, а как поднялся! И не падает, как некоторые.

— Ага, — кивнул Игорь. — Ты бы на него вчера посмотрел. И падал, и кувыркался. Даже в «обезъяннике» ночевал.