Олег Маркеев - Таро Люцифера

— М-да. Качественный продукт.

Корсаков поставил рюмку на поднос. Слуга поклонился и выскользнул из поля зрения. По мрамору поля прошелестели легкие удаляющиеся шаги.

— Итак, я — Игорь Алексеевич Корсаков. Что дальше?

Магистр помедлил с ответом.

— Я прекрасно отдаю себе отчет, с кем имею дело. Не с арбатским бомжующим, спивающимся мазилкой, проматывающим остатки таланта. Не с благополучным баловнем судьбы, который в одночасье лишился всего. Семь лет назад на него наехали бандиты, держали в заложниках жену и трехлетнего сына, требуя выкуп. Некто Игорь Корсаков откупился, спешно распродав картины и мастерскую. Но у жены из-за стресса случился выкидыш, что стало причиной развода. Игорь Корсаков оставил ей квартиру, а сам, распродав остатки имущества, канул в клоаке жизни. Карьера его разрушилась. Потому что почти двести картин ушли в чужие руки, и именно тогда, когда на художника Корсакова возник спрос. От триумфа на выставке в Гамбурге ему не досталось ни копейки. А новые картины рынок не востребовал, вполне хватило тех, что отобрали бандиты. В таких случаях художник на долгие годы, если не навсегда вычеркивается из списков галерейщиков. Так?

Корсаков дождался, пока не схлынет ярость, и ответил:

— Вы очень осведомлены.

— Вы даже не представляете, насколько, — в тон ему парировал Магистр. — Но есть еще один Корсаков. Тот, что выбрал самый трудный путь. Видите ли, есть два способа достижения цели: шествовать во главе мощной армии, огнем и мечом прокладывая себя дорогу, или идти незаметным нищим. Тот Корсаков, с которым я хочу говорить, вышел в свой Крестовый поход как полагается, лишив себя всякого имущества и обрубив все прежние связи. Но меч свой он спрятал в рубище. Он вывалялся в грязи и стал неприметен, как бомж, спящий посреди тротуара. И за семь лет он предал смерти двадцать восемь человек, кто, так или иначе, замарал себя участием в той истории. Семь лет… Мне нравится это число. А вам?

Корсаков сконцентрировал взгляд на золотом амулете Магистра. Перетерпел удар и только после этого ответил:

— Если намекаете на символику, то, поверьте, это вышло случайно.

— Ничего случайного не бывает, — веско произнес Магистр. — Кстати, о Жуковицком. Или Жуке, как вы его называете. Ведь это он организовал наезд на вас. Жука вы решили оставить на закуску, или решили помучить ожиданием смерти?

Корсаков холодно усмехнулся.

— Он просто взлетел слишком высоко. Из моей канавы его было не достать. Но есть Бог на небе. На днях сам ко мне заявился.

— Бог? — усмехнулся Магистр. — Ему на вас наплевать, поверьте. Это мы попросили Жуковицкого выступить в качестве посредника. Просил продать картину «Знаки»? Не удивляйтесь, это мы его… — Магистр пошевелил бледными пальцами. — Скажем, внушили мысль о встрече с вами.

— Вот уж не думал, что вам нужны посредники типа Жука!

— Он был нужен вам, Корсаков. Намечалась заочная сделка. Вы нам картину «Знаки», мы вам — вашего врага. Исключительно по вине Жуковицкого сделка не состоялась.

— Зачем вам картина? Не похоже, что вы увлекаетесь постмодерном. Не ваш стиль.

— Она представляет определенный интерес. И не только для нас. Жуковицкий, действуя в своей манере, быстро нашел еще одну заинтересованную сторону. Вернее, они вышли на него сами. А у Жука от жадности потерял разум. Решил сыграть на разнице в цене. Представляете? С нами-то! — Магистр согнал с лица улыбку. — Вы знаете, что он сразу же оформил заказ на вашу ликвидацию?

— Предполагал.

— Уже не плохо. Вот и он предположил, что ваша встреча с Михаилом Добровольским при посредничестве Леонида Примака означает, что вы продаете картину другому. Других версий в его дурьей башке, увы, не возникло. И Жук решил действовать. О том, что картина цела и находится где-то рядом с вашим логовом, он узнал от вашего соседа Влада. Да, увы… Парня уже нет в живых. Не прошел и ста метров от арки вашего дома, как его схватили люди Жука. Влад знал про ваш тайник. Да, да, в такой тесноте тайн быть не может… — Магистр выдержал паузу. — Итак, люди Жука сгоряча сунулись в подвал. Сами поджарились заживо и вас оставили без места жительства.

— Если вы так осведомлены, может, порадуете? Жука там, случайно, не было?

— Нет. Ждал в машине.

— Жаль.

— Еще порадуетесь, — пообещал Магистр. — Жук бросился к тем, кто пообещал ему большую цену. Не к нам. Его клиенты наведались к Добровольскому и Примаку. Результат вам известен.

— Лене отрезали голову, да?

Магистр внимательно посмотрел в глаза Корсакову. Кивнул.

— А ведь знать наверняка вы этого не могли.

— Привиделось, — пробормотал Корсаков.

— Привиделось, — как эхо повторил Магистр. — Смерть Примака и Добровольского произошла там, где нет ни телевидения, ни газет, ни милиции и всего прочего. Дело в том, что наши противники оперируют на ином уровне реальности. Это тотально иной мир. Нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы эти два убийства проявились в вашем мире именно в том виде, в котором они были совершены. Из-за этого и поднялся такой ажиотаж. В вашей реальности от таких экзерсисов уже успели отвыкнуть.

— Да уж! Если бы вы повесили Жука в клетке на фасаде моего дома, будьте уверены, впечатление это произвело.

Магистр кисло усмехнулся, перевел взгляд на пламя свечей и надолго замолчал.

Корсаков терпеливо ждал, не решаясь нарушить тишину. Здесь, в странном помещении, так напоминающим потайной кабинет в рыцарском замке, она была особенная: тревожная и гулкая, как в колоколе.

— Все перечисленные ваши ипостаси, Корсаков, мне не интересны. — Магистр вновь навел на него немигающий птичий взгляд. — Я обращаюсь к тому Корсакову, кто сломал печать . Чем подал нам ясный и недвусмысленный знак, что он не чужой .

— В смысле — ваш? — не скрыл удивления Корсаков.

— Нет, не наш. Но и не чужды нашему миру, — со значением произнес Магистр.

— Ладно, на счет мира, это ваши заморочки. А что там я сломал?

— Печать .

— Многое ломал, но печати что-то не припомню. Если, кончено, не спьяну.

— Вспомните особняк. Пролом в стене. И черный кабинет. Кто открыл его, тот и сломал печать !

Эхо слов Магистра забилось под сводами потолка. Он дождался, когда со сводов пологом опустится вниз тишина, и продолжил:

— В день оставления Москвы, в тысяча восемьсот двенадцатом году кабинет был замурован и запечатан по всем правилам герметического искусства Посвященным высочайшего уровня. И снять печать не удавалось никому на протяжении ста семидесяти шести лет!

— Надо было кувалдой попробовать, — вставил Корсаков.

Под давящим взглядом Магистра Корсаков притих.

— Чужому не под силу сломать печать.