Кейси Доуз - Новый мир

– Марк? – Тесса испуганно пятится – ты чего?

– Ты не Тесса – цедит Марк, скорбно хмурясь и делая шаг назад – ты не Тесса..

– Марк, это я. Ты чего? Марк!

– Скажи, как твоя бабушка называла тебя в детстве? Твое любимое прозвище?

Она говорила об этом Марку лишь однажды, еще задолго до рождения Лили. На похоронах той самой бабушки.

Губы Тессы едва заметно сжимаются. Теперь ее рука обхватывает револьвер уже увереннее.

– Ну же – требует Марк – назови.

Но он уже знает, что она не назовет. Потому стреляет.

Тессу отбрасывает назад. Револьвер выпадывает из ее рук и отлетает к другой стороне. Все еще держа тело жены на прицеле, Марк осторожно проходит мимо нее, к кассам. Берет корзинку с продуктами.

Нет, не дышит.

Еще бы. Он умеет стрелять. И он стрелял точно в сердце.

Он пятится спиной, покуда можно, но на кассах понимает, что придется взять лишь что-то одно. Поэтому они и шли вместе с Тессой. Он может нести лишь в одной руке – во второй обязательно должно быть ружье.

Марк начинает спешно выкидывать из корзины Тессы все быстропортящиеся продукты, и свободное место набивает вещами из своей корзины.

Когда слышит едва уловимый шум за тем стеллажом, где оставил тело Тессы.

Она не могла издавать шум. Она умерла.

Марк быстро хватает корзинку, решив, что и этого хватит. Перехватывает ружье, когда теперь звук доносится уже с другой стороны.

Звук, не похожий на шаги.

Что-то, как треск помех. Или шорох ветра.

Марк оглядывается и со всех ног бежит к выходу, позабыв про осторожность, но в последний момент между ним и вожделенной улицей возникает Это.

– Господи помилуй.. – шепчет Марк.

Корзина падает из его рук. Несколько выстрелов оглушают пустой магазин, но это совершенно ничего не меняет.

Марк падает на колени и крестится:

– Господи помилуй…

Он уже знает, что умрет.

И это будет страшная смерть.

Но теперь он знает и другое. То, чего не знал раньше. От Них невозможно избавиться. Их нельзя убить. Их нельзя остановить.

Он знает, что очень скоро живые станут завидовать мертвым.

Я звоню Саре уже в третий раз. Звонок постоянно сбрасывается, сеть перегружена. Мне кажется, у меня сейчас взорвется голова.

Два часа назад мне позвонили и сообщили то, из-за чего я бросил всю работу и тот час ломанулся в школу. Где увидел подтверждение сказанному собственными глазами.

Майк.

Его убили.

Обычный сценарий – какой-то ущемленный сопляк приперся в школу с отцовским ружьем и перестрелял всех, кого видел, пока его самого не уложили. Уверен, Майк просто оказался не на том этаже не в то время. Он ведь ни с кем не общался и уж точно никого не задирал.

Уверен, он был не из тех, кому хотел отомстить этот малолетний ублюдок.

Но тем не менее убил он именно его.

Моего сына.

Помимо него он успел убить еще несколько десятков школьников, у множества ранения. Говорят, копам пришлось убить его – потому что пацан буквально обезумел. Он никак не реагировал, а после начал палить даже по полицейским.

– Он совершенно не боялся – услышал я от одного из копов – он будто слетел с катушек. Он вообще не боялся умереть.

– Уже седьмой случай за последние дни – подтвердил второй едва слышно – и все одинаковые. Может, какая новая дурь? Обдолбаются и прутся стрелять. Я видел многих детей, которые приходили в школу с оружием – но ни разу еще я не видел, чтобы эти дети были так равнодушны к собственной смерти.

Опустил ружье он только тогда, когда его голову разнесло в щепки.

Рядом со мной родители других школьников падали на пол, рыдали, кричали и бились в истерике. Многие пытались выхватить оружие у копов и застрелиться следом самим. По сравнению с ними я, наверное, выглядел бесчувственным.

На деле, я просто еще не до конца отдавал отсчет случившемуся.

Да, у нас с Майком не было общего языка. Точнее, он-то всегда был рад потрепаться, но я его не понимал. Не понимал его стиль, его вид, его общение и образ жизни. Не любил, когда мне приходилось нянькаться с этим взрослым лбом каждую нечетную неделю.

Но черт возьми, это был мой сын.

Мой единственный сын.

Одно дело, не шибко желать его приездов, но совсем другое – потерять его из-за какого-то психического неуравновешенного малолетнего ублюдка!

Собственного ребенка.

Каким бы он не был – он был моим ребенком. Моим долбанным ребенком, к которому, оказывается, по-своему я все же был привязан. И которого у меня забрали.

Таким идиотским способом!

Наконец, мне удается дозвониться до Сары. Я говорю максимально быстро, боясь что звонок опять сбросится. На мгновение она замолкает. Я жду, что она начнет упрекать меня в идиотском розыгрыше, или просто включится эффект «отрицания», или что-то в этом роде. Но в ответ слышу лишь всхлипы в трубке:

– Боже, Итан… – хрипит она – что же это..

– Его повезли в морг. Там еще школьники. Я..

– Боже мой!.. – рыдает она – боже мой!..

Слышу какой-то шум и мужской голос. Ее муженек. Наверное, спрашивает, что случилось. Радуйся, гандон, больше тебе не придется терпеть чужого ребенка.

– Послушай, Итан.. – вновь говорит она в трубку – я приеду, я сейчас..

Не уверен, что в этом есть смысл. Мы давно не супруги, чтобы утешаться в горе вместе. А Майку уже ничем не помочь. Надо будет обговорить детали похорон, но точно не сейчас.

Но зная Сару, понимаю – отговорить ее не получится.

– Я буду через полчаса, если пробки небольшие.. – она замолкает и вновь разражается рыданиями – господи, да что же это..

Я отключаю трубку. Думаю, она приедет даже раньше – они живут не так далеко от меня. Не знаю, зачем она сюда едет и что мы скажем друг другу. Я бы лучше сейчас взял бутылку коньяка и поехал к Бари. Он бы понял меня намного лучше, чем женщина, с которой мы этого ребенка однажды сделали.

Мы оба были такими-себе-родителями, и вряд ли сможем о чем-то поговорить. А слушать ее рыдания на своем плече не особо хочется. Несмотря на фильмы – смерть ребенка в реальности не сближает его разведенных родителей. По крайней мере не меня.

Захожу в дом и успеваю опустошить почти весь свой бар, когда замечаю, что на улице уже темно.

А Сара все еще не приехала.

Неужели рассудок вернулся к ней и она поняла, какой идиотской была эта идея? На всякий случай решаю позвонить ей.

Долгие гудки. Но никто не берет.

Трижды повторяю, после чего отбрасываю телефон и пьяный валюсь на диван.

Через пару часов мне звонит незнакомый номер. Я отвечаю, когда слышу мужской голос:

– Где Сара?

– Кто это? – еле ворочаю языком.

– Это Джим, ее муж. Я очень сочувствую вашей общей утрате, но я не могу до нее дозвониться, а на улице уже ночь. Можешь дать ей трубку? Или пусть она перезвонит мне.