Luce Inferni - Исчадие рая

Предисловие

Кто, по-вашему, преступник?

Вор, убийца, насильник? Тот, кто не любит или кого не долюбили? Тот, кто готов убить близкого ради спасения тысяч или тот, кто готов убить тысячи ради спасения близкого? Ворующий для других или ради себя? Часто мы не думаем о мотивах, причинах каких-то поступков, решения в пользу которых, явно давались этим людям нелегко. В любом случае, те, кого мы с презрением называем преступниками, искренне верили, что их поступок – единственный верный выход. А может, и нет.

Кто мы? Как стоит жить и как умереть? Где заканчивается правда и где начинается ложь? Что такое грех?

Есть ли у нас вообще право кого-то за что-то винить?

С самого рождения человечество задавалось этими вопросами.

Жизнь – это война, бесконечная шахматная партия, для победы в которой нам приходится жертвовать фигурами на нашей доске. Порой пешкой, а порой кем-то очень важным для нас. Весь наш мир – вылитые шахматы.

Хотелось бы так сказать…

Только представьте: всё наше существование можно измерить логикой и предугадать стратегией. Определённые действия приводят к определённым последствиям и подчиняются определенным правилам.

Красота, не правда ли?! Нет?

Говорите, скучно?

Ну да, если бы это только могло быть…

К сожалению или к счастью, но в этой жизни нет правил. Наши фигуры не ограничиваются в направлении или определённым количеством пересечённых клеток. Здесь имеют место предательство, злой умысел, несправедливость, ложь, блеф, фальшь. В живых шахматах у всех фигур на доске есть своя воля. Они могут ополчиться против своего короля, переметнуться на сторону врага или ослушаться приказа игрока. Но есть ещё кое-что. То, что гложет человечество на протяжении всего его существования. И самое забавное, что в этом нет его вины.

Неравенство.

Как вам такое? Не хотели скуки, упорядоченности, да? Эх, иногда мне кажется, что вокруг одни мазохисты…ну, не суть.

Все равно не люди придумали это. Просто так устроен наш мир. Пока есть победители, будет великое множество проигравших, которые либо сдадутся, обрекая себя на довольствование теми крохами, которых достойны «слабые»; либо встанут и с прежним упорством продолжат взбираться на вершину, слепо веря, что однажды, несмотря на все трудности и невзгоды, они смогут дотянуться до неё и получить желаемое.

Этот мир на самом деле прост, он лишь кажется нам сложным.

А все потому, что общей Правды просто нет…

Благо для одного неизбежно оборачивается бедой для другого. Все мы что-то чувствуем, все мы делаем выводы, зачастую на основе этих самых чувств, и все мы лжём. Никто не исключение. Многие могут с гордостью заявлять, что понимают чувства других, но это чушь собачья ровно настолько же, как и мы сами, никогда не сможем в полной мере кого-то понять. Человеку от природы не дано ощущать чужих страданий. Мы не можем перенять боль через прикосновение или прочитать чьи-то мысли. Всё, что нам остаётся – лишь представить это. Вообразить, как хорошо или плохо кому-то может быть…

Мы начинаем свою войну длиной в существование вместе с первым вдохом. Люди Борются, Сдаются, Опускают руки, Идут вперёд, – всё в одну ногу со временем. У каждого однажды наступает момент, когда мы начинаем считать себя слишком слабым для этой жизни, но кое-что иронично. Войну никогда не дадут в руки слабому. Лишь придя в этот мир, мы уже доказываем всем, что сильны.

Посвящается человеку, вдохнувшему в меня жизнь, и человеку, что подарил мне войну длинной в вечность.

Глава №

1 Неизвестность

Последнее, что я помню – тяжесть в груди, два чёрных армейских ботинка и чья-то белая тень вдалеке. Больше ничего…

…

Она открыла глаза и увидела небо. Прекрасное чистое небо. В вышине по-черепашьи лениво плыли облака. Большие и маленькие, пухлые и тонкие, плотные и почти прозрачные, они обгоняли друг друга словно играя: сталкивались, разъединялись, поднимались выше, и, касаясь бесконечности, рассеивались. Они были жителями этого небесного океана.

Хотя самого солнца и не видно, казалось, что свет падал по одному лучику из каждого сантиметра неба. Вернее, так оно и есть. Первым ее воспоминанием после долгого мрака была буравящая боль в глазах от слепящей яркости. Вокруг было столько света, что казалось даже неестественным. Это небо, как огромный плазменный экран, где можно различить каждый пиксель, смотрело на неё сверху вниз.

В голове крутились беспорядочные обрывки фраз, картинки, шумы, чьи-то голоса, вызывая не шуточное раздражение внутри. Затуманенный разум, непрерывно переполняющийся информацией, как надувающийся шарик, был готов лопнуть в любой момент. Лица, голоса совершенно не знакомых ей людей, берег моря, дома, два ребёнка, крики, ящик письменного стола, компас, выстрел. Сознание как игла, пронзил неистовой силы писк. Закрыв уши руками, она поморщилась от боли. Это было не сравнить даже со взрывом шумовой. Но лиц и людей, голосов и фраз – всего стало только больше.

Свет. «Она может не выжить…» Свет. «Что, все еще хочешь мстить?» Сильный свет. «Прошу, не надо, они же дети,…» Невыносимый свет.

«Прекрати!» Выключите свет. «Лоран, держись, не умирай, Лоран…» Жжется, больно. «Не стреляй!» Операционная. «Нет….»

Выстрел…….

Она подскочила как ошпаренная.

Тихо. Очень тихо. Звон, свист, шепот: всё пропало. Грудь по-прежнему резко сжималась и разжималась, как медленно приходящий в норму несовершенный механизм после перегрузки. Руки тряслись. Разум прояснился вместе с осознанием происходящего вокруг, но из глаз покатились слезы. Она откинулась назад и заслонила лицо рукой.

– Что это опять сейчас было? Кто все эти люди?

Голова болела. Клонило в сон.

Наверху, как и раньше медленно и плавно плыли облака. Безразличные и умиротворённые, они не знали той горечи и тревоги, что окутала беззащитное создание, лежащее внизу. Её прекрасные светлые волосы, некогда собранные в косы, расплелись и длинным потоком спадали с плеч, прикрывая торс. Несколько локонов легли на мягкое изящное кружево, обрамляющее воротник серебристо-белого платья, и повторили узор, расшитый на нём. Ткань, настолько тонкая и прозрачная, словно сотканная из паутины, немного просвечивала на спине, позволяя подчеркнуть ее тонкую, хрупкую, еле весомую фигуру. Рукава чуть сужались к запястьям, а сама юбка едва не доходила до лодыжек.

Дыхание успокоилось, и она, сделав над собой усилие, попыталась подняться, но ослабевшие ноги напрочь отказывались её держать. Дрожь в теле опять вынудила её прильнуть к холодному полу. Вместе с головокружением и резкой болью в груди перед глазами снова замелькали картинки.