Игорь Меренков - За пределом реальности

Закончив скудный сухой завтрак, Валентин решительно поднялся со стула и принялся за уборку, начав с мозолившей глаза груды немытой посуды.

Работы Валентину предстояло очень и очень много. После длительного времени оттирания от тарелок засохших пятен кетчупа, масла и остатков еды, он направился в ванную комнату, где нашел какую-то тряпочку, а затем вернулся на кухню и начал протирать столы, шкафчики, плиту и прочую мебель и приборы от скопившейся на них пыли и крошек. Закончив с кухней, он пошел в гостиную и принялся приводить в порядок остальную часть дома.

Убираясь возле шкафов и тумбочек, Валентину невольно вспоминались вещи Лизы, которые в них хранились, то, как сладко они пахли, и как уборкой они, зачастую, занимались вместе. Наведение порядка в доме было отнюдь не самым утруждающим занятием для ума, поэтому мысли и воспоминания о светлом прошлом бесцеремонно закрадывались в голову Валентина, и он ничего с этим не мог поделать. Ее голос и ее лицо, всплывавшие сейчас в его рассудке, болезненно напоминали ему о том, почему он начал пить. Как бы ни хотелось ему ее забыть, он просто не мог. Она была слишком хороша. Она была его идеалом. Валентин чувствовал, как при мысли о Лизе его сердце обливалось кровью. В его памяти всплывали моменты их объятий, тепла ее тела, ее нежные прикосновения, ласки и поцелуи, и сердце словно зажимало тисками. Эти воспоминания были ядом, а единственное лекарство от него – алкоголь. Нет, ему нужно было бороться с этим собственными силами, развивать в себе волю подавлять их, вместе с носимыми ими эмоциями.

К несчастью, вещи в доме Валентина напоминали ему не только о Лизе, но и о родителях. Протирая высокий запыленный комод, он вспоминал, как годы назад ему приходилось делать то же самое дома, попутно выслушивая строгие приказы отца. Он жил в очень уютном и комфортном частном доме, где всегда поддерживалась чистота и порядок, и за этими аспектами мать и отец очень тщательно следили. Они любили жить в постоянной чистоте, и часто говорили, что окружающая атмосфера отражает их отношения и частично на них влияет. Валентин мог только позавидовать тому, насколько хорошо все сложилось у его родителей. Он думал, что сможет найти такую же крепкую любовь с Лизой, но реальность далеко не всегда соответствует ожиданиям. Он вспоминал мамино и папино лицо, слышал сейчас их голоса в своей голове. Они твердили ему, что переезжать в этот город – ошибка, что новенькие мегаполисы не смогут гарантировать стабильности и надежности, но Валентин их не послушал. У них очень часто возникали ссоры по этому вопросу, так как родители нередко пытались уговорить его вернуться в родные края, а Валентин всегда отвечал им, что лучше знает, что для него хорошо. А затем, когда у него появилась Лиза, он и вовсе перестал поддерживать с ними регулярную связь. Он был уверен, что прав в своем выборе, прав в суждениях и логичности поступков. И теперь, когда все покатилось к чертям и ему нужна была помощь, Валентину не хватало совести и смелости рассказать обо всем родителям. Ведь случилось именно то, о чем они его предупреждали, а он не слушал их, и старался доказать им, что они не правы. Куда проще было залить все эти чувства и все эти проблемы реками алкоголя, и забыть о них хотя бы на один вечер.

Подумав об этом, Валентин выпрямился, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Снова эти мысли. От них некуда было деться. Он сглотнул слюну и почувствовал, как неприятно она режет его пересохшую глотку. Нужно было выпить. Воды. Резкими движениями он направился на кухню, чувствуя, как недовольство начинает закипать в его груди, и выпил воды прямо из-под крана.

В отличие от родителей, Лизе Валентин никогда звонить не противился. Делал он это, правда, зачастую только в перерывах между рюмками, когда не был еще в доску пьян, но уже достаточно раскрепощен, чтобы не струсить ей в очередной раз набрать. Но сколько бы раз он ей не звонил, она никогда не брала трубку. Она ушла от него, ничего не объяснив, и не хотела объясняться даже сейчас, когда прошло уже много времени, и обо всех сожалениях или обидах, или других непонятных Валентину причинах можно было бы уже и рассказать, просто хотя бы из человечности. Но, видимо, Валентин слишком многого от нее хотел. Он не мог смириться с мыслью о том, что она бесцеремонно ушла, будто провалилась сквозь землю, не сказав ему ни единого слова. И продолжала игнорировать его звонки, хотя могла бы поднять трубку и просто сказать, что больше не любит. Тогда бы ему, наверное, стало бы поспокойнее. По крайней мере, после того, как затянется зияющая рана на его сердце. Если затянется вообще.

Мысли о родителях и Лизе не отпускали его все то время, пока он доделывал уборку в доме. Он думал о них и тогда, когда собирался в магазин, по дороге туда, пока слепо смотрел на прилавки, безуспешно пытаясь бороться с возникавшими картинками воспоминаний перед глазами, когда неспешно брел обратно домой и занялся готовкой обеда. Иногда Валентин будто выпадал из мира, а затем обнаруживал себя посреди комнаты, охваченный удивлением, словно проснулся от тяжелого сна или совершил небольшой скачок во времени. Приготовив рис с овощами, он взял тарелку с едой и прошел в гостиную, уселся на диван и включил телевизор. У него уже не было сил слушать гробовую тишину, царившую в квартире, она была настолько ощутимой, что буквально давила на него, на его рассудок, он будто мог слышать, как противные мысли об упущенной жизни ворочаются в его голове. Он надеялся, что голос телеведущего заглушит их или хотя бы поможет отвлечься. Но убежать от этих мыслей было, конечно же, не так-то просто.

Не было еще ни одного такого дня, чтобы Валентин не подумал о Лизе. Он всегда пытался представить себе то, как она живет, и с кем. Больнее всего ему было думать о том, что она сейчас не с ним. Он с искренним теплом вспоминал те моменты, когда она была рядом, как прекрасно они проводили время вместе, и казалось, что пламя их чувств никогда не погаснет. Валентин скучал по тем временам… а скучает ли она?

И вот он снова попался на крючок, уже в неисчислимый раз стал жертвой собственных размышлений. Этот крючок вонзался в его плоть и не тянул к свету и воздуху, как рыболов вытягивает из воды рыбу, а наоборот тащил в беспросветную бездну, где таились ужасные чудовища, именуемые болью, сожалением и страданием. Валентин отставил тарелку с недоеденным рисом на кофейный столик и закрыл руками глаза. Ему нужна была помощь, чтобы все это пережить, чтобы со всем этим справиться. Но единственная доступная помощь, которую он мог получить – это алкоголь. Убрав руки от лица, он потянулся за телефоном и посмотрел на время. Часы показывали начало четвертого. Это было еще, наверное, слишком раннее время для похода в Гавань, но желание выпить сейчас было куда сильнее, чем его сила воли, и оно стремительно выходило за все хрупкие рамки самоконтроля. Мысль о том, чтоб позвонить Лизе вновь промелькнула в его голове, но Валентин небрежно откинул телефон на столик и принялся заканчивать обед.