Elza Mars - Тёмная Ангел

Он съёжился, дрожа и ощущая себя маленьким, и лишь Тан расправился с его одеждой, быстро нырнул в ванну. Вода его обожгла. У Дью глаза вылезали из орбит от боли. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, и, дыша носом, заставил себя погрузиться в воду до самых плеч.

– Вот молодец, – сказал Тан из-за голубой занавески. – А я сейчас поднимусь в твою спальню и принесу сухую одежду.

– Нет! – вскрикнул Дью, наполовину выпрыгнув из воды.

<<���Только не наверх, только не туда, где папа>>.

Только дверь ванной уже громко захлопнулась. Тан был не тем человеком, которому можно сказать <<���нет>>. Дью сидел, парализованный паникой, пока поток жгучей боли не вышиб все мысли из его головы.

Сначала заболели пальцы, затем ступни. Боль поднималась вверх, опаляя всё его замёрзшее тело, и оно понемногу возвращалось к жизни. Всё, на что он был способен, – это замереть и глубоко дышать носом, стараясь как-нибудь перетерпеть боль.

Он возвращался к жизни. Его белая сморщенная кожа сначала посинела, потом покрылась пятнами и наконец покраснела.

Жжение сменилось покалыванием. Дью смог пошевелиться и даже начать думать. Он прислушался. Внизу, в коридоре, раздавались голоса. Дверь ванной их почти не заглушала.

Вот надменный голос Тана:

– Ага-ага, держу. Сейчас я отнесу ему. Он может пить, сидя в воде.

Голос Джиллиан:

– Прекрати, дай ему немного отдохнуть. Он ещё ребёнок.

– Правда? Как ты думаешь, сколько ему лет?

– Лет? Беспонятия. Четырнадцать?

Тан фыркнул.

– А сколько? Пятнадцать? Тринадцать?

– Джиллиан, он ходит в наш колледж. Он всего младше на курс.

– Действительно? – Голос Джиллиан звучал удивлённо и смущённо. – А я думала, он в последнем классе начальной школы.

<<���Последний класс начальной школы!>>

Дью сидел, уставившись перед собой невидящим взором.

– Он же в нашем классе по биологии. – В голосе Тана прорвалось раздражение. – Сидит за последней партой и никогда не открывает рта. Впрочем, ясно, почему ты решила, что он младше. В его комнате всяких игрушек до фига. И на стенах фотообои с машинками. Ты лишь глянь на его пижаму! Даже на ней поезда, самолёты, вертолёты.

Эти слова обожгли Дью сильнее, чем кипяток.

Тан видел его спальню, в которой ничего не изменилось с тех пор, как Дью исполнилось двенадцать лет, ведь не было денег на новые шторы и фотообои и не было места в гараже, чтобы отправить туда его любимые игрушки.

Тан насмехался над его пижамой. И перед кем – перед Джиллиан! А Джиллиан… Так она думала, что он маленький! Потому и предложила возить его в колледж. Она думала, что он из младших классов, и была с ним нежна лишь потому, что ей было его жалко! Глаза Дью заслезились. Он разразился всхлипами, кипя от ярости, боли и унижения… Вдруг раздался сильный треск, будто передёрнули затвор винтовки. Затем его сменил высокий протяжный хрустальный звон. Что-то разбилось. Дью вздрогнул, как от удара, застыл на миг, осторожно отодвинул влажную занавеску и высунул голову наружу.

В тот же миг резко распахнулась дверь.

– Это что было? – спросил Тан.

Дью пожал плечами. Он хотел сказать: <<���Я надеялся узнать это у тебя>>, – но очень боялся Тана. Тан оглядел ванную комнату, остановил взгляд на запотевшем зеркале и нахмурился.

Он потянулся к нему, провёл рукой… и вскрикнул:

– О, блять!

Тан посмотрел на руку. Дью заметил на его руке кровь. Схватив мочалку, Тан махнул ею по зеркалу. И снова, и снова. Затем отступил на шаг и уставился на него. Дью тоже смотрел на зеркало ванной. Зеркало разбилось.

Вернее, не разбилось, а потрескалось. Оно не выглядело так, словно кто-то по нему ударил: не было следа от удара с разбегающимися в разные стороны трещинами. Всё зеркало было сплошь покрыто сеткой тонких линий, бегущих по нему из края в край, будто на нём оставил свой узор морозный иней.

– Джиллиан! Быстрее иди сюда! – крикнул Тан, не обращая внимания на Дью.

Спустя минуту Дью увидел в зеркале искажённое отражение лица Джиллиан, заглянувшей в ванную из-за двери.

– Ты лишь глянь! Как такое могло произойти? – спросил Тан.

Джиллиан сделала недоумённое лицо и пожала плечами.

– Перепад температур? Жар? Холод? Беспонятия… – Она кинула нерешительный, но достаточно долгий взгляд на Дью, чтобы рассмотреть его лицо за голубой занавеской.

– Тебе лучше? – спросила она, обращаясь к белой вешалке для полотенец на противоположной стене.

Дью не смог ничего вымолвить: в глотке – ком, из глаз ручейком текут слёзы. Однако когда Тан посмотрел на него, Дью кивнул.

– Ладно, забей на зеркало. Давай одевайся.

Тан отвернулся от зеркала. Джиллиан наконец убралась из ванной.

– Проверь всё тело, особенно пальцы на руках и ногах, чтобы они без боли сгибались и разгибались, – сказала она Дью из-за двери.

– Всё нормально. Со мной всё хорошо.

Он пошевелил пальцами, которые плохо слушались, однако не болели. Теперь ему хотелось побыстрее отделаться от Тана.

– Я и сам смогу одеться.

<<���Лишь бы не разреветься при нём!>>

Он опять спрятался за занавеской и поплескал водой.

– Ребята, спасибо вам, но теперь я и сам справлюсь.

Тан усмехнулся. Несомненно, он подумал, что Дью неблагодарный мальчишка.

– Хорошо. Вот твоя одежда и горячий чай. Если хочешь, я могу кому-нибудь позвонить, чтобы к тебе приехали.

– Нет. Родители… Мать скоро придёт с работы. Я уже в норме.

Он зажмурился и начал мысленно считать, задерживая дыхание, чтобы не разреветься. И – слава господу! – Тан удалился. Они попрощались с Дью и ушли. Наступила тишина. Дью неловко выпрямился. Он чуть не упал, вылезая из ванной. Он надел пижаму и осторожно, медленно, как старик, вышел из ванной. Он даже не взглянул на разбитое зеркало. Не успел он добраться до своей спальни, как наверху распахнулась дверь папиной комнаты. Папа вышел в небрежно накинутом мужском халате и казеиновых шлёпанцах. Его тёмные волосы – немного темнее, нежели у Дью, – были лохматы.

– Что тут такое? Что за шум? Где мать?

Папа едва ворочал языком. У него получалось примерно: <<���Чё ту ткое?>> и <<���Де мать?>>.

– Па, ещё нет восьми. Я промок по дороге и иду спать. – Минимум слов для необходимого обмена информацией.

Папа наморщился.

– Сладкий мой…

– Спокойной ночи, па.

Дью юркнул в свою комнату прежде, чем папа успел задать следующий вопрос. Упав на кровать, он свернулся эмбрионом и обнял руками мягкие игрушки. Они добрые. Теперь наконец-то он мог пореветь. Вся боль, все обиды слились в единый слёзный поток, и он громко всхлипывал, утыкаясь лбом в своего любимого мишку. Лучше бы он не возвращался. Ему хотелось назад, на поляну с пронзительно зелёной травой, даже если та была всего-то видением. Ему хотелось, чтобы все жалели о том, что он умер. Все его мысли о ценности жизни – такая чепуха. Жизнь – сплошной обман. Он не мог изменить себя и начать жить сначала. Не было нового старта.