Дион Форчун - Жрица моря

Наконец я почувствовал, как дорога пошла вниз, миновав наивысшую точку, и поблагодарил Бога за это. Я погудел клаксоном в ознаменование своего прибытия; Морган вышла и открыла передо мной большие ворота, за что я был ей благодарен — я никогда не мог справиться с ними во время одышки. Если кто-нибудь мог выглядеть подобно Повелительнице Волн — так это она: она стояла в клубах тумана в своем одеянии цвета морской волны, и капли влаги блестели на ее волосах.

Она пригласила меня войти в дом и выпить кофе у камина, но я отказался, так как именно сейчас у моря было то настроение, которое я хотел поймать. Мы взобрались на скалы утеса и молча стояли, вслушиваясь. Сначала ничто не нарушало тишину вокруг; но прислушавшись, можно было заметить, что воздух полон различных звуков. В южном направлении, у Старбера, судно-маяк издало двойной стон; из-за разности тонов корабль прозвали «Коровой с Теленком». Маяку ответили два или три корабля со стороны моря, а невидимая рыбацкая шаланда откликнулась звуком колокола. Медленное, почти незаметное волнение все вздыхало и вздыхало у подножья скал, и туман ни на миг не прекращал свое вечное движение. Что ни говори, окружающий мир не был таким тихим и неподвижным, каким казался вначале.

Пояснив Морган Ле Фэй, что это было именно то состояние моря, которое мне так хотелось поймать, я упросил ее оставить меня одного и отправиться в дом готовить кофе. Она немного поворчала, так как ей не нравилось, когда я отправлялся на самую оконечность мыса; но прилив находился в наивысшей точке, далеко на край я зайти не мог, и она наконец согласилась. Я смотрел ей вслед, наблюдая, как она скрывалась за пеленой тумана: грациозно и уверенно ступая по камням, она была практически невидима в своих бледных одеждах. Но вот она совсем скрылась из виду и я остался один на один с морем.

Мгла вокруг меня все сгущалась, и вскоре я мог видеть лишь обросшие водорослями камни у меня под ногами. Я ощущал туман лицом: это было мягкое, пушистое, едва уловимое прикосновение лапы диковинного зверя. Большие корабли там, в море, перекликались басовитыми и тонкими гудками, а рыбацкая шаланда, судя по звуку ее колокола, постепенно растворялась вдали, подобно потерявшемуся морскому прокаженному.

Неожиданно в толще тумана открылся просвет, сквозь который просочился слабый солнечный луч — и в первый раз за сегодня передо мной открылось море. Оно было бледного, серовато-серебряного, болезненного цвета. Большие, серпообразные валы медленно, лениво катились, сколько хватал глаз. Поверьте мне, это было действительно очень больное море, хотя туман никак с этим не соглашался. И вновь белесая пелена сомкнулась предо мной, и до меня донесся затихающий вдалеке, словно стон умирающего, гудок, и морская чайка где-то над скалами печально прокричала, будто мятущаяся душа. Наконец мне это наскучило, и я решил вернуться в дом.

Однако, стоило мне повернуться, как нога соскользнула с камня и я очутился по колено в воде начинавшегося прилива прежде, чем сообразил, что со мной произошло. Конечно, это не имело никакого значения: у меня безусловно была фора, так как я мог снять ботинки и чулки и высушить их у камина, — подобно тому, как вследствие аналогичных причин Морган хладнокровно поступила с моей рубашкой. Но вместе с тем меня вновь посетила странная мысль: каждый раз, когда я пытался общаться с морем, стоя на утесе, оно, казалось, хватало меня — причем каждый раз все выше и выше. Сначала это были щиколотки, теперь — колени; кто знал — не сомкнутся ли холодные объятия волн вокруг моего горла к. моменту, когда я закончу последнюю панель?

Морган Ле Фэй весьма огорчилась, что я промочил ноги до колен: думаю, по этому поводу у нее были такие же мысли, как и у меня. Ведь тело несчастного жертвенного тельца так и не было найдено; очевидно, он исчез навсегда. Как раз в этом месте глубина Ла Манша неожиданно увеличивалась, так что все, что не могло удержаться на поверхности, как говорится «отправлялось на корм рыбам» прежде, чем успевало раздуться и всплыть на поверхность. Но Морган дала мне кофе, я переоделся в сухое и почувствовал себя значительно лучше. Все признаки астмы тотчас же исчезли. Вообще, нет лучшего средства от этой болезни, чем неожиданный шок. Однажды во время приступа я свалился с лестницы и, приземлившись на половик внизу, почувствовал себя в абсолютном порядке.

Быстро сгущались сумерки, и к трем пополудни нам пришлось зажечь огни. Морган добавила в парафин камфарное, кедровое и сандаловое масло, так что горевшие светильники источали приятный аромат. Я привез с собой свежую сдобу, и мы ели ее, предварительно поджарив на углях, оставшихся от плавника, и сдоба переняла необычный йодистый привкус моря и пропиталась замечательным запахом древесного дыма. Морган Ле Фэй объяснила мне, что пища, приготовленная на различных видах огня, приобретает различный вкус, и что газовая плита никогда не заменит ярко светящиеся древесные угольки, распространяющие мягкий лучистый жар вместо сухой бездушной силы газового пламени. Затем она сказала, что некоторые блюда требуют определенных сортов дерева — например, в некоторых случаях совершенно незаменимы угли можжевельника — и процитировала мне старую руну:

«Возьми две ветки можжевелового дерева.

Сложи их крест-накрест, скрести их, скрести их.

И взгляни на уголья, на Костер Азраэля…»

И мы совершенно забыли о холодных цепких объятиях моря и о бедном жертвенном тельце, канувшем в неизвестность.

Она спросила меня: может быть, однажды мне захочется посмотреть в горящие угли Костра Азраэля, и я спросил ее, что это значит; тогда она сказала, что такое пламя дают определенные сорта дерева, и смотрела на угасающие угли в камине, и видела в них ныне уже мертвое прошлое. Однажды, сказала она, мы сделаем это — и тогда мы увидим всю предысторию этого приморского плоскогорья, и перед нами вновь развернется жизнь этих пустынных болотистых мест. Я подумал про себя: когда это случиться, море схватит меня за горло. Morituri te salutamus.

Этим вечером у нас был замечательный ужин, несмотря на то, что Морган пришлось консервным ножом вспарывать брюхо жестянкам. Она готовила мне морских моллюсков так, как это делают американцы: в масле и сухарях. Отовсюду, где бы она ни была, — а повидала она немало стран» — она привозила с собою рецепты различных блюд. Это было просто замечательно — сидеть, наблюдая за тем, как она готовит, и слушать ее речь. Пламя спиртовки синим цветком пылало под большой медной жаровней, и окружающая стеклянная посуда отблескивала в его отсветах; казалось, что она готовила для меня сам эликсир жизни (по правде говоря, я надеялся, что это было именно так).