Дион Форчун - Жрица моря

— Черт возьми, — воскликнул я, для которого все это звучало абракадаброй, — неужели вам нужно более того, что я уже даю вам?

— Совсем немного более, — ответила она. — С того момента, как я узнала вас, магический образ значительно вырос, так как вы верите в меня и готовы пойти на жертву.

Я спросил ее, что бы это значило, и она открыла мне, что магический образ создается силой воображения — стоило мне подумать о ней как о Жрице Моря, как она тут же стала ею.

— А что общего между жертвоприношением и этим делом? — спросил я, задумавшись над тем, каков будет удар, когда придет срок.

— Это освобождает магическую энергию, — ответила она. — Без нее заниматься магией невозможно.

— О чем это вы, Морган? — поинтересовался я, надеясь, что это просто преувеличение и что меня не заставят участвовать в преступлении; какого бы высокого мнения я ни был о Морган — я знал, что существует не так уж много вещей, которые ее остановили бы.

— Это трудно объяснить, — прозвучало в ответ, — ибо различные боги требуют различных жертвоприношений. Кого бы вы ни избрали, вам придется отдать частичку себя.

— Разве? — спросил я с большим облегчением, чем можно было прочесть на моем лице. — Тогда почему мы не принесем в жертву на алтаре кого-нибудь, использовав его кровь?

— Нет, — покачала головой она. — Никто не может принести жертву за другого. Каждый из нас приносит в жертву себя, таким образом приобретая силы магически помогать друг другу. Не могу объяснить это лучше, ибо вы все равно не поймете; но вы уразумеете на практике, как это делается — шаг за шагом, — даже если это будет происходить в сферах, власти над которыми мы не имеем.

— Мы уже прошли некоторое расстояние, — добавила она, — и вы уже сделали из меня Жрицу. Вы сделали для меня очень много, Уилфрид, гораздо больше, чем вы думаете, — и как бы не повернулась судьба в дальнейшем, я буду вечно признательна вам.

Я поспешно переменил тему, так как ничто не пугает меня больше, чем благодарность.

— Разве не создание магических образов послужило причиной гибели Атлантиды? — спросил я.

— Причиной было злоупотребление властью, — ответила она.

И она рассказала мне, что создание магических образов изначально было прерогативой жреческого клана; все его представители были преданы богам и чувствовали себя свободными от любых связей и желаний, никогда не испытывая искушения для удовлетворения собственных нужд. Но и в древней Атлантиде юноши оставались юношами — так же, как и здесь; некоторые из молодых жрецов по ночам перелезали через стену — в результате происходило то, что обычно случается, когда некая сбившаяся с пути истинного молодая леди выходила прогулять свою таксу среди сборища терьеров в Кэрри. В конце концов, боги затопили Атлантиду, сделав с нею то, что мужчинам Кэрри давно следовало бы сделать со своими терьерами.

Ладно, — подумалось мне, — теперь, когда она, желая построить собственный магический образ, уже сделала это с моей помощью — каков будет следующий пункт нашей программы? Ибо несмотря на то, что все факты доказывали обратное, я был совершенно уверен, что в конце концов меня ожидал золотой кинжал. Поэтому я и поставил вопрос ребром, спросив ее, зачем я буду нужен ей после того, как постройка морского дворца будет закончена, а магический образ заработает в полную силу.

— Вам всегда будут рады здесь, — сказала она. — Я не расстаюсь со старыми друзьями.

— Вы весьма добры, — признал я.

— Я начинаю симпатизировать вашей сестре, — призналась она.

— Поживите немного моей жизнью, Морган Ле Фэй, — ответил я, — и вы узнаете, смягчает ли это характер.

— Так чего же вы все-таки хотите? — поинтересовалась она.

— Лишь того, чего желает каждый нормальный человек, — ответил я. — Исполнения желаний. Чувствовать, что куда-то идешь, что в состоянии что-то делать с собственной жизнью. Неужели мне суждено довольствоваться лишь поддержкой матери и сестры?

Долгое время она молча смотрела на огонь.

— Вам дорога жизнь, Уилфрид? — наконец произнесла она.

— Приблизительно так же, как жена, с которой давно живешь в браке, — откликнулся я. — Хотя я и жизнь — мы живем, как кошка с собакой — думаю, мне было бы жаль расстаться с нею.

— Я могла бы воспользоваться вами, — вновь заговорила она, — используя вас весьма жестоко, весьма рискованно; а когда я закончу с вашей жизнью, уверяю вас, от нее останется не так уж много, чтобы вернуть вам. Но ежели вы осмелитесь принять риск — полагаю, что я могла бы дать вам на некоторое время ощущение полноты жизни; что будет дальше — не знаю.

— Мне безразлично, — ответил я, — ибо это все равно будет лучше, чем наши теперешние отношения, представляющие собой половину ничего.

— Значит, вы согласны попробовать?

— Когда-нибудь я попробую все, — произнес я. Она улыбнулась:

— Вам не удастся попробовать это дважды, если первый раз не будет успешным.

Взяв кочергу, она сдвинула в сторону пылавшие ветви плавника, затем уложила на образовавшееся посреди камина пустое место дерево для Костра Азраэля, и мы сели, глядя, как он занимается.

— На этот раз, — сказала она, — попробуйте проследить путь корабля, который, как вы видели, покинул Атлантиду.

Глядя на пламя, я выжидал; наконец угли очистились, а в пустотах между ними появилось беловатое свечение всепроникающего жара, появлявшегося, когда яростно пылавшие ветки можжевельника догорали. Я наблюдал за тем, как постепенно оно превращалось в золотистый отблеск рассвета на морских волнах, которые рассекал длинный корабль с изображенным на парусе драконом. Я видел, как судно шло все дальше на восток, и заметил, как солнце поднялось перед ним, а потом погрузилось в море, а затем моему взгляду открылись звезды, мчащиеся сквозь небеса. Затем перед взором моим предстал высокий пик Тенерифа, похожий на его изображения на картинках — под ним корабль бросил якорь.

Затем сцена сменилась, и я увидел наши болота около Белл Ноул, весьма похожие на то, как они выглядят сейчас; но там, где сейчас стояли фермы, находился причал. Теперь различия были очевидны. Глубокое русло Дика было полно воды, а у высокой причальной стенки пришвартовалось длинное судно.

Теперь я понимал, что перенесся в седую старину и что теперешний вид отличался от виденных ранее, ибо сейчас я не был сторонним наблюдателем — я принадлежал открывшейся мне картине. Я знал, что спустился на берег для того, чтобы зажечь сигнальный огонь, служивший маяком приближающемуся судну; понимал и то, что, привлеченный очарованием странной жрицы, сверкнувшим на мгновение среди застилавшего все тумана, я последовал за ее кораблем, вошедшим в реку и бросившим якорь у пещеры Белл Ноул. Я следовал за ним как бы против воли; но ведь это была женщина, подобной которой я не видел никогда — да и не надеялся увидеть. Я слышал истории о тех жертвоприношениях, которых требовало море, — это были мужские жертвоприношения. Я также видел, что очи жрицы сверкали холодным огнем, и что они все же заметили меня. Я понимал, что в высшей степени благоразумно было держаться от всего этого подальше, что новый взгляд этих холодных глаз не сулил мне ничего доброго — и все же я пошел, следуя за судном, поднимавшемся вверх по извивам реки к причалу у пещеры. Там я увидел, как жрица сошла на берег с той же гибкой грациозностью, с какой Морган Ле Фэй ступала по камням утеса, и я знал, что это — одна и та же женщина.