Дион Форчун - Жрица моря

Затем я отправился к Молли. Открыв мне дверь, миссис Макли, как мне показалось, была весьма удивлена, и я подумал тогда, в какой интерпретации дошло до нее известие о случившемся. Я вручил ей букет, и она провела меня в находившуюся за лавкой кухню-столовую, прося прощения за то, что не может принять меня в гостиной, поскольку у нее не хватит сил подняться по лестнице. Я со своей стороны уверил ее, что тоже не силен в этом; пару минут мы обменивались симптомами своих болезней и наконец все уладили.

Я буквально взломал лед отношений, решительно перейдя в наступление в характерной для меня хитрой манере; заявив, что рад представившейся возможности поговорить с глазу на глаз, я сообщил ей, что хочу беседовать о Молли. Затем я спросил ее, знала ли она о том, что происходит? Она ответила, что да. Тогда я спросил ее, принимает ли она мои уверения в том, что Молли и я вели себя пристойно. Она сказала, что с этой точки зрения вполне удовлетворена, добавив, что оба мы поступили совершенно глупо и можем лишь благодарить самих себя за результаты этого.

— Молли я виню больше, чем вас, — сказала она, — так как вы были больны и, возможно, не ведали, что творите. Вместе с тем я предупреждала Молли, что с каждым разом она подвергается все большему риску, — но она меня не слушалась.

И тут я наконец уразумел, что Молли не попала в эту историю случайно, необдуманно, как это было со мной, — она сознательно взяла на себя весь риск, вместо того чтобы оставлять меня задыхаться; в противном случае я бы точно задохнулся, так как вследствие продолжавшейся эпидемии гриппа найти сиделку было практически невозможно. Я поведал миссис Макли об этом, но она никак не отреагировала на мои слова. В наступившей тишине я быстро принял решение.

— Итак, — после паузы начал я, — что думает об этом ваша дочь? Я уже говорил вашему мужу, что хочу жениться на ней, если она не против — но хочет ли она этого? До сих пор она никак не проявила своего отношения к этой истории.

— Молли просто не приняла всерьез ваших слов, мистер Максвелл; и она будет последней девушкой в мире, которой придет в голову требовать от вас исполнения обещанного, если вы сами не хотите этого.

— Так что, у нее нет собственного мнения? Как она устраивает свою жизнь? Как вы вообще намереваетесь жить дальше, после того, как я перевернул весь ваш мир?

— Видите ли, у меня рак, так что долго я не протяну. Тогда Молли станет бездомной. Она не сможет жить на те двадцать пять шиллингов в неделю, которые ей платит мистер Скотт.

— Господи! — вскричал я. — И это все, что мы ей платим? Но ведь на ней держится все дело!

— Конечно, она могла бы получить гораздо лучшее место, если бы хотела этого; тот же «Аргус» был готов платить ей три фунта в неделю, но она отказалась.

— Но почему?

Миссис Макли не ответила.

— Я действительно прослежу за тем, чтобы она получала достойное жалование, — заверил ее я. — Но ведь вчера она сказала, что собирается уезжать.

Миссис Макли продолжала хранить молчание.

— Ладно, миссис Макли, — сказал я, — я женюсь на ней, если она того хочет, но я не хочу думать о том, что я для нее — последний шанс, за который она уцепилась. Ей ничего не стоило найти что-нибудь получше, чем такой обломок кораблекрушения, как я, который годится ей в дядья. Неужели у нее на примете нет никого больше? У нас в офисе есть немало достойных парней, почитающих ее, как королеву.

— С тех пор как заканчивая школу вы подарили ей розового сахарного мышонка, все остальные перестали для нее существовать.

— Боже мой! — пробормотал я, не в силах прийти в себя от изумления, — и тут вошла Молли.

Мне показалось, что завидев меня, она была готова провалиться под землю.

Я посмотрел на миссис Макли, она — на меня; странное выражение ее глаз напомнило мне похожие взгляды, которые я замечал у людей, готовившихся перейти границу Великого Раздела: казалось, будто этот взгляд проникал в самую суть вещей, зная, что ценно в этом мире, что — нет. Подойдя к Молли, я взял ее за руку.

— Я пришел, чтобы послушать, что скажет ваша мать, Молли, — сказал я. Раньше я называл ее исключительно миссис Коук.

— Мне нечего сказать ему больше того, что я уже сказала. Вы двое должны решить все сами, — сказала миссис Макли. Затем она поднялась и вышла из комнаты своей медленной, ковыляющей походкой больного человека, а я остался наедине с Молли.

Расстегнув пальто, Молли присела на стул, только что оставленный ее матерью, и вопросительно взглянула на меня. Я почувствовал, что спасти нас могла только искренность. Не было никакого смысла бродить вокруг да около, даже если бы у меня была на самом деле отсутствующая способность заговаривать зубы.

Я спросил ее, сколько ей лет. Двадцать четыре — ответила она. Я сообщил ей, что мне тридцать шесть. Я рассказал ей также, что просто издевался над сестрой, говоря о расходах, и что вполне могу позволить себе жениться, если мне того захочется, — при условии, конечно, что каждый будет проявлять благоразумность.

— Но, — добавил я, — есть еще кое-что, что надлежало бы знать вам перед принятием решения, — и принялся рассказывать ей о Морган.

Я знал, что это будет трудным, — но я даже не представлял себе, насколько; в результате я совершенно запутался. В моем рассказе Морган выглядела едва ли не шлюхой, поскольку я пытался лишить повествование всяких рассуждений о сверхъестественности, боясь, что Молли этого просто не поймет. В процессе рассказа все вновь возвратилось ко мне; забыв о том, кто сидит передо мной, я вывалил на голову Молли целый ворох всевозможных фактов и сведений. Воспоминания безудержным потоком неслись из меня — словно прорвало плотину. Почувствовав в конце, что совершенно выдохся, я подумал, насколько глупой была моя идея рассказать об этом.

И тут Молли сделала то, что в свое время сделала Морган: подойдя ко мне, она села на подлокотник моего кресла и обхватила меня рукой.

— Я знаю, что вы любите ее, — сказала она, — но знаю также и то, что я нужна вам. Я выйду за вас замуж.

Тут в доме поднялся страшный кавардак: это Макли неожиданно вернулся домой, а его супруга пыталась предотвратить его появление в гостиной. Почувствовав знакомый мне приступ гнева, я вышел к нему и в совершенно непарламентских выражениях пояснил, что я о нем думаю. В ответ он встал в бойцовскую стойку и предложил мне попробовать ударить его.

— Нет, не попробую, даже не надейтесь, — сказал я, — я не настолько глуп для этого. Но я могу ударить по вашему бизнесу — и я это сделаю, поверьте мне, если вы еще раз встанете у меня на пути.

Потом я четко, сжато и доходчиво объяснил ему, в чем его надворные постройки не соответствовали строительному законодательству, назвав попутно сумму, которую ему придется выложить для исправления положения, если кто-нибудь доложит об этом куда надо. Немедленно заткнувшись, он исчез, и с того момента у меня не было с ним никаких неприятностей. Хотя мою хватку и не сравнить с бульдожьей, но в кошачьей ссоре я достаточно силен.