Дион Форчун - Жрица моря

Я нашел ее там — в сероватом полумраке, у самой линии грохочущего прибоя; она вложила свою маленькую теплую ладошку в мою руку, и я понял, что мне до ужаса приятно это прикосновение; приобняв, я решил отвести ее в дом, чтобы не терять ее более. Я не хотел вновь испытывать свою судьбу с Богами Моря. Морган никогда и ни в каком смысле не была моей, так что я не имел никакого права протестовать, когда они позвали ее к себе, — все, что я мог — это перенести все как можно достойнее; но Молли была моей, определенно моей, — и в этом случае я отмежевывался от Морских Богов и всего прочего самым решительным образом. Я был готов сражаться за Молли даже с самими небесами, если это потребовалось бы, — эта мысль сильно удивила меня, почти так же, как и соображение относительно власти, которую имела надо мной продавщица из кондитерской лавки. Однако я не претендую на полное понимание всего этого. Вообще, все это весьма сложно.

Однако, как оказалось, у Молли не было никаких трудностей. Крепко взяв меня за руку, она заставила меня остановиться у самой кромки прибоя, нисколько не заботясь о моей астме: почувствовав, что стоит на грани чего-то большего, чем мое временное хорошее самочувствие, она, как и Морган, смогла ожесточить свое сердце. Я увидел, что на длинной, лежащей на берегу полосе сухих водорослей, отмечавшей уровень наивысшего прилива, она разложила крошечный Костер Азраэля, сделав его пирамидальным, как того требовала традиция; теперь же она ждала приближения воды, чтобы зажечь его. Я заметил также, что она была одета в полупрозрачные свободные одежды и что сапфиры Морган сверкали на ее груди и запястьях. Молли делала все правильно.

Поскольку происходящее было для нее реальным — оно стало реальным и для меня, воспламенив эмоциями мою душу. Забыв о своей астме, я полностью сосредоточился на созерцании разворачивающегося передо мной действа; я наблюдал, как набегавшие волны медленно поднимались вверх по песку, как усиливавшийся прилив продвигал все выше и выше на берег языки пены, подталкивая перед собой ленивые, окутанные туманом буруны, которые, казалось, были лишены возможности двигаться самостоятельно из-за придавившего их плотного туманного воздуха.

Наконец, первая мелкая, растекающаяся прибрежная волна коснулась сухих водорослей; Молли тут же поднесла спичку к ее Костру Азраэля, и мы наблюдали за тем, как он разгорался: сухое, пропитанное смолой дерево быстро вспыхнуло после годичной выдержки в казематах форта, и сложенная Молли пирамида вскоре была объята пламенем. Загорелись и водоросли, наполняя воздух необычным йодистым ароматом древнего бальзама, испокон веков пропитывавшего морской берег, — и тогда я вспомнил о мореплавателях с их золотыми серьгами в ушах и вьющимися бородами, пришедших на своих высоких кораблях к Иштар Беру.

Тут потянуло холодным сухим воздухом; туман расступился, и перед нами открылась ведущая прямо к Луне полоса безбрежной морской дали; мы увидели, как поверхность моря медленно переливалась чернотой и тенями по мере того, как прилив поднимался вверх по каналу. Несмотря на наше присутствие, море услышало зов Луны и, когда прилив, сменившись отливом, нарушил ритм волн, вода засверкала серебром; и мы видели, как забравшаяся высоко на сушу масса воды вновь устремилась обратно в неизведанные глубины. Волны проявили уважение к разложенному Молли костру — слегка лизнув его, они лишь заставили его зашипеть, а потом повернули вспять, медленно отступая и оставляя позади себя следы в виде мокрого песка и выброшенных на берег влажно блестевших водорослей.

Подняв руки в виде рогов полумесяца, Молли призвала Великую Богиню, подобно тому, как это при мне делала Морган. К этому времени луна была уже на западе, склоняясь к закату, а у ног Молли багровыми огоньками пылал Костер Азраэля, серебряная дорожка от которого соединила наш берег с континентом погибшей Атлантиды. Мне казалось, что на ее зов откликаются боги прошлого, их жрецы и верующие — ведь она заново пробуждала древнюю религию. Я видел, как над морем двигалась большая процессия — целая армия со стягами, вызванная ею из Великих Глубин Атлантики, где покоилась в пучине их затонувшая земля. Я видел, как они двигались вверх по вьющейся дороге для торжественных шествий, подымаясь к храму, расположенному на вершине священной горы, ибо настоящая жрица, принадлежавшая к родовому клану священнослужителей, призывала их к молитве.

Они шли мимо нас, разделяясь по правую и левую руку, и шли через болота туда, где среди ночи и звезд подымал свою увенчанную туманами голову Белл Ноул. И Белл Ноул принимал их; они проходили сквозь тело горы внутрь гигантских пещер — туда, где отправлялся древний культ, а мы с Молли остались наедине с луной и морем, дабы совершить в молчании и тьме, вблизи от природы, более великое и значимое моление.

Луна спускалась все ниже; но вот море перерезало ее диск, и морской туман заклубился вокруг нее подобно золотистому нимбу. И тут мы почувствовали, как будто Нечто начало вещать во мраке, приближаясь к нам сквозь повисший над морем туман, двигаясь по мерцавшей на воде серебристой дорожке лунного света; и было Оно столь великим, что голова Его касалась звезд; и было Оно закутано в покрывало, и лик Его был укрыт от постороннего глаза; лишь видели мы серебристые Стопы Его на поверхности моря, и были Они подобны лунному свету на воде.

И явилась Она, Та, что принадлежит Морю, в место, где соединяется море с сушей, и ждали мы Ее появления. И остановилась Она на линии прибоя, где разбивается пена морская, и были ступни Ее в воде, а голова — увенчана звездами небесными. И не было видно Лика Ее, ибо скрыт он был навек покрывалом, но все же сердца наши наполнились великим, святым ужасом, который рождается, как говорят некоторые, при виде одних лишь богов.

Ужас вошел в меня через глаза, заставил сжаться мое сердце и схватил своей холодной рукой за горло. Тут мои руки начали гореть и покалывать от пульсировавшей в них силы, а изнутри моих глаз, казалось, полились потоки света. Меня всего охватила сильнейшая испарина от жара богов, которая, по словам Морган, всегда была предвестником их появления; дыхание мое стало прерывистым — но это не было следствием астмы — и весь я словно окаменел и дрожал, как будто у меня была лихорадка. Посмотрев на Молли, я увидел, что она приподнялась на цыпочки, пытаясь дотянуться до своей Богини, и фигура ее, как бы повисшая между небом и землей, напоминала застывшее танцевальное па — неподвижное, напряженное, но не требовавшее усилий для своего исполнения.

Затем Великая Изида медленно повернулась спиною и плотнее запахнулась в Свое Покрывало, и двинулась Она в путь по равнине моря, и шла Она к западу, и туман смыкался за Нею.