Михаил Долманов - Больница

Он хотел сказать, что не курит, и что все, что он хочет, это поскорее убраться отсюда, можно даже не объяснять где он находится, и что это за место, и что будет несказанно признателен, если эта персона проводит его до выхода или просто укажет направление, где этот выход находится. Но все его слова внезапно встали в горле враспор, не желая выходить наружу и не позволяя свободно дышать. В руках Виктора была сигарета, он не почувствовал, как она внезапно появилась (как это было с изменением коридора), потому что она словно была у него в руке все время пока он тут находился. Подняв дрожавшую руку (медленно, как бы не веря в это), поднося сигарету к глазам, желая убедиться, в том, что она настоящая, и что это действительно его рука держит эту настоящую сигарету, парень заметил, что место его походного одеяния заняла больничная пижма, светло-синего цвета в желтую, едва заметную вертикальную полоску. Выронив сигарету, сознание рисовало ее полет в замедленном действии, весь мир вместе с этим замирает и происходит осознание и понимание всех сакральных тайн (как в современных фильмах). Однако упала она обычно, не принеся никаких Божьих посланий и открытий вселенского масштаба. Парень, не понимая, что кричит, принялся осматривать себя, беспорядочно прикасаясь к пижаме, поддергивая ее, пробуя на прочность и на натуральность. В этот момент он так же понял еще кое-что: фотоаппарат, привычно висевший на шее, куда-то делся (так же как и кот, еще секунду назад находившийся в пустой комнате).

– Где мой фотоаппарат? – рявкнул на весь коридор Виктор, смотря прямо в глаза женщине, которая не переставала улыбаться глядя на все его кривляния. – Что тут, нахрен, происходит? – голос неожиданно сорвался на визг, отчего парень оборвал себя, испытав легкое смущение.

– Тут у нас бразильский карнавал! – коротко ответила женщина, беря молодого человека за руку. – В прошлый раз вы спрашивали про велосипед, теперь про фотоаппарат, могу посоветовать поискать в вашей палате! Пойдемте, я вас туда провожу, – она потянула его за руку, спокойно, но настойчиво, показывая, что если он захочет выказать норов, она к этому готова.

– Я не пони… – начал Виктор, убедившись, что голос снова не издаст неприятные звуки.

– Ну не могу я разрешить вам тут курить! Не могу! Хотите курить, спрашивайте разрешения у Петра Палыча! – они шагали по больничному коридору, Виктор не сопротивлялся. – Если он вам разрешит, то пожалуйста! Не знаю, где вы и сигареты-то берете! – дальше она принялась ворчать о чем-то так тихо, что разобрать было невозможно.

Виктор шел не сопротивляясь, не чувствуя в себе сил, чтобы сопротивляться или предпринять какие-нибудь действия. Вся реальность (реальность ли?), в которой он оказался, высосала из него все силы и эмоции, и сейчас парень чувствовал себя оболочкой от яйца, из которого выкачали все содержимое. Вспомнилось, как он в детстве вместе с мамой мастерил такие поделки – делал поросят из яичной скорлупы. Тогда он так смеялся, когда мама рисовала поросятам забавные рожицы, а потом он заставлял их танцевать под воображаемую музыку, и в этот момент уже мама смеялась. Тогда было смешно и весело. А сейчас, когда его вели в какую-то палату, он сам был таким поросенком, возможно, что теперь ему «нарисуют» забавную мордочку и заставят плясать под чужую музыку, чтобы кто-то другой смеялся. Смеялся над ним. Ему стало страшно.

– Пришли! – торжественно выдала женщина, открывая перед Виктором дверь. – Отдыхайте и ждите процедур! Чтобы тебе снова не вздумалось погулять, в этот раз я закрою дверь! – и, пропустив вперед молодого человека, она захлопнула за ним дверь, после чего послышался звук поворачивающегося в замке ключа.

Виктор, желая успокоиться и вернуть контроль над своим телом, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и досчитал про себя до десяти (в глубине души надеясь, что, открыв глаза, будет стоять в разрушенном здании, где все вернется на свои места, в правильное русло). Открыв глаза и действительно немного успокоившись (к сожалению, он по-прежнему находился в палате), он осмотрелся. Палата была маленькой комнатой, не обладавшей ничем примечательным: блеклые бежевые стены, высокий потолок, добротно побеленный, с которого свисали четыре небольших лампы, большое окно, прикрытое потрепанной занавеской. Из мебели в палате были три кровати, укрытые выцветшими синими пледами, на которых лежали слежавшиеся подушки, смахивающие на набитые опилками мешки. Возле каждой кровати стояла тумбочка, чтобы каждому посетителю на время пребывания в этом месте было куда скинуть свои пожитки. Тумбочки, так же как и кровати, не отличались новизной, следы ремонта говорили о том, что их должны были списать уже несколько лет как. Однако они, так же как и Виктор, против своей воли были тут.

На одной из кроватей сидели двое тощих и бледных мужчин в одинаковых пижамах, точно таких же, в которую был сейчас одет фотограф. Они играли в карты, молча, практически не глядя друг на друга, небрежно бросая игровой картон на кон, заходя или отбиваясь. Казалось, им все безразлично, даже сама игра, и карты они бросают лишь потому, что так нужно. Когда колода заканчивалась, один из играющих собирал всю колоду, перетасовывал и раздавал новую партию; его напарник в это время просто ждал. Никаких эмоций, слов или реакции. Не было никакой реакции и на появление в комнате третьего «жителя» палаты. Для этих двоих все шло своим чередом.

– Здорово, мужики! – Виктор подошел к играющим и бодро поздоровался, ожидая ответного приветствия, однако его не последовало.

Теперь, стоя рядом с игроками, парень увидел их глаза. Остекленевшие, бесцветные, почти не моргающие, не излучающие тепло, не выражающие интереса, они просто были, так же как и сидевшие люди: они просто занимали свое место.

– Что это за место? – стараясь не смотреть в глаза, снова спросил парень. – Что тут вообще происходит? – ответа снова не было.

Постояв немного и наблюдая за игрой (игра велась честно и правильно), и, поняв, что отвечать, как и разговаривать никто из присутствующих с ним не собирается, Виктор, выругавшись про себя, зашагал к крайней койке, надеясь, что именно она приготовлена для него. Только устроившись на ней, он прочувствовал, насколько сильно устал за это утро, и как ему необходим крепкий и долгий сон. И теперь, когда тело начало расслабляться и отдыхать, он мог спокойно обдумать, что с ним случилось и что нужно делать дальше. Отвернувшись от картежников, он плавно начал уходить в свои мысли, понимая, что вскоре уснет.

Мысли казались дежурными (во всех книжках и фильмах герой всегда начинает с этого): «это просто сон, вот сейчас я проснусь и все кончится! Будет моя комната, моя кровать, мое утро и никакой больницы!». Однако ощущения говорили, что это не сон, что все это происходит на самом деле, и что, поспав, он проснется на этом же месте, и скорее всего его сопалатники так же будут играть в «дурака», если только кто-нибудь не придет и не отберет у них карты, и заставит заниматься чем-нибудь другим. Отогнав эту мысль, а она ушла очень легко, фотограф принялся искать новые версии происходящего.