Сергей Корогодин - Амулет. Детективно – мистическая повесть

,, …Мне снился сон.

Я был мечом,

В металл холодный заточен

Я этому не удивлялся.

Мне снился сон.

Я был мечом.

Взлетая над чужим плечом,

Я равнодушно опускался .

Я был на это обречён.

Мне снился сон.

Я был мечом,

Людей судьей и палачом.

В короткой жизни человека

Я был последнею свечой… ,,

Г . Л . Олди

Пролог

Тёплое весеннее солнце уже клонилось к закату и его по вечернему ласковые лучи косо освещали через мутное оконное стекло тёмную и захламлённую чердачную площадку большого старинного дома. По загаженному окурками и заплёванному полу, по стенам с отбитой штукатуркой весело плясали солнечные зайчики и колыхались призрачные тени, отбрасываемые большим тополем, тихо шелестевшим листвой у самых окон и чем-то неуловимо напоминавшему о детстве. Совсем рядом, под высокой двускатной крышей, о чём-то своём тихо ворковали голуби, словно дополняя эту идиллическую картину.

На самом краю нежилой лестничной площадки, украшенной лишь ржавой и перекошенной дверью чердака, неподвижно стоял высокий худой человек, маленькими затяжками куривший сигарету с длинным фильтром и аккуратно сбрасывавший пепел в пустой спичечный коробок. Задумавшись о чём-то, он переступил с ноги на ногу и под толстой рифлёной подошвой ботинка в гулкой тишине пустого парадного оглушительно хрустнул осколок бутылочного стекла, словно специально рассыпанного по всему полу. Неожиданно громкий звук взрывом адреналина отозвался в крови и вывел его из минутного оцепенения. Вздрогнув, человек осторожно потушил окорок в импровизированной пепельнице и спрятал коробок в карман. А потом тихонько расстегнул молнию на китайской кожаной куртке, скрывавшей очертания его фигуры почти до середины бедра, и вытащил из-за широкого пояса брюк пистолет, ствол которого был удлинён сантиметров на двадцать матово поблескивающей трубой глушителя. Посмотрев на часы, он удовлетворённо хмыкнул и, взявшись двумя пальцами за раму пистолета, всё также аккуратно и стараясь не шуметь, перезарядил оружие, придерживая пружину затвора. Убедившись, что всё сделал правильно, он снова засунул пистолет за пояс и запахнул куртку. В предстоящем деле пистолет не должен был понадобится и был захвачен с собой лишь на крайний случай. Из глубокого кармана куртки на свет был извлечён нож. Это был самый обыкновенный кухонный нож, какие тысячами продаются в хозяйственных магазинах, с простым, односторонней заточки лезвием из нержавеющей стали и деревянной рукояткой на алюминиевых заклёпках. Длинное лезвие ножа тупо отблескивало в полутьме подъезда и, поставив ногу на металлическую перекладину перил, человек прямо на колене закатал нож в захваченный с собою газетный лист. Проделав все эти нехитрые манипуляции, он снова замер, превратившись в каменную статую, и со стороны могло бы показаться, что даже перестал дышать. На самом же деле в глубине его души бушевали страсти, а холодные голубые глаза неотрывно фиксировали всё происходящее перед домом через заранее открытое окно подъезда этажом ниже.

То, что собирался сделать сейчас этот человек, никогда и никто не способен сделать по-настоящему бесстрастно. И соверши ты хоть тысячу убийств, само по себе убийство никогда не станет для тебя обыденным делом. Штука в том, что сначала всё твоё существо противится этому, а потом так бывает, что приходит вкус и даже своеобразная эстетика убийства, превращающая, в общем-то, отвратительную и грязную работу в своего рода искусство и увлекательную охоту, со своими тонкостями и даже азартом.

Человек не был новичком в своём деле и сейчас, стоя в полутёмном подъезде в ожидании жертвы, он искал в себе знакомое волнующее чувство, до предела взводящее нервную систему и обостряющее все органы его восприятия. И чувство это пришло! Словно холодная волна откуда-то снизу прошла по позвоночнику и леденящей вспышкой ударила в мозг. Мир вдруг стал простым и понятным, как первобытные джунгли, в которых не было места ни глупым заповедям, ни убогой морали. И вместе с этой волной откуда-то с самого дна его души поднялась и заполнила всё его существо без остатка какая-то властная тёмная сила, от одного присутствия которой всего его охватила странная смесь восторга и чего-то ещё, очень смахивающего на ужас.

В прямоугольном прицеле окна появился, наконец, невысокий холёный человек в добротном летнем плаще и с дорогим кожаным портфелем в правой руке. Неторопливой походкой уверенного в себе человека он приближался к подъезду, а из темноты каждое его движение отслеживала пара глаз, принявших странно отсутствующее выражение.

Охотник аккуратно и тихо, по-индейски ступая с пятки на носок, стал медленно спускаться по лестничному маршу, мысленно прикидывая точку вероятной встречи с жертвой. В левой, слегка согнутой в локте и расслабленной, руке он держал свёрнутую трубкой газету, в которой по-змеиному пряталось узкое лезвие длинного ножа…

Двумя этажами ниже он замедлил свой спуск и почти остановился, вслушиваясь и контролируя шаги поднимающегося по лестнице человека. А потом, повинуясь безотчётному инстинкту и действуя как автомат, сделал несколько быстрых шагов, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и повернул, почти нос к носу столкнувшись с тем, кого он прождал здесь уже полтора часа.

Подавшись назад и влево, словно собираясь его пропустить, Охотник слегка отвел согнутую правую руку и, резко повернувшись всем корпусом, коротко ударил жертву в лицо твёрдым, как дерево локтем, затянутым в коричневую гладкую кожу. Жёсткий удар парализовал маленького человека, и его голова дёрнулась как у тряпичной куклы, а поблескивающий никелированными замками портфель выпал из безвольной руки и грузно плюхнулся на бетонные ступеньки. Не давая ему опомнится, Охотник резко ткнул человека в правый бок зажатой в руке газетой. Бумажная трубка смялась, выпуская хищное лезвие ножа, которое лишь слегка задержалось на ткани модного плаща и, легко пробив кожу и мышцы, глубоко вошло в печень жертвы.

Маленький человек издал всхлипывающий звук и, согнувшись от удара, обоими руками судорожно вцепился в руку убийцы. А тот, с силой нажав книзу на рукоятку ножа, резко крутанул им в теле жертвы и выдернул лезвие.

Через мгновение он уже поднимался наверх быстрыми прыжками, а в зажатом подмышкой портфеле убитого лежали его часы, бумажник и окровавленный нож, ещё обмотанный перепачканной кровью газетой.

Обитая рыжими от ржавчины листами железа скрипучая дверь чердака закрылась за ним и словно сразу же отгородила от случившегося. Здесь стояла тишина и пыльная тьма, прорезаемая местами яркими столбами солнечного света, проникающего сюда через прорехи в черепичной крыше.