Роман Светачев - Предпоследний день

– И такое бывает, – ответил я ему его фирменной фразой.

Алекс нервно хохотнул.

– Выпить не хочешь?

– Хочу.

Он достал из мини-бара, что был в шкафу, бутылку виски и несколько стеклянных стопок. Откупорил бутылку, разлил виски по стопка. Мы выпили. Потом ещё выпили. И ещё немного. Сознание чуть затуманилось. Я засмотрелся на картину с лебедем, расправившим крылья на воде. Картина висела над столом. Алекс проследил за моим взглядом.

– Как тебе картина?

– Классная. Откуда она у тебя?

– Подруга нарисовала. Она художник.

– Ого.

Я очень хотел бы зайти в эту картину и окунуться в холодную воду. Я представил себе озеро, покрытое у берегов кувшинками, а в центре, представляющее собой кристально чистую субстанцию. Хотя почему именно субстанцию? Слово «субстанция» было неправильным словом, для описания озера. Оно было каким-то склизким, будто желеобразный студень. Тут нужно было другое слово. Но какое?

– О чём задумался? – спросил у меня Алекс, после того, как и сам затянулся из чудного стеклянного изделия.

– О словах.

– Словах?

– Да. Ты никогда не думал о том, что мы пытаемся объяснить мир и всё, что в нём происходит словами?

– Ну-у, а как ещё?

– Дело в том, что слова – это изобретение человека. С чего мы решили, что всё в мире должно объясняться словами или скажем математикой, если это всего лишь… я бы сказал, что это условности. Слова – это формальные условности, м-да.

– М-да, – повторил за мной Алекс.

Когда я вышел от Алекса, улицу накрыли крылья ночи. Я шёл среди сгустков тьмы, в которых светили жёлтые лампы фонарей. Фонари прорезали тьму, из-за чего она стекалась в самые дальние и тёмные уголки, собиралась в переулках, под арками, пряталась за углами домов и среди кучкующихся во дворах деревьев. Я старался обходить такие места, так как не любил темноту. Это началось ещё с детства. Я был ребёнком с очень богатым воображением, которое почему-то очень активно создавало для меня всякие разные страшные образы. Например, я очень боялся человека, покрытого чёрной шерстью, и не имеющего ни глаз ни рта. Голова его была похожа на баскетбольный шар покрытый паучьей шерстью. Только уши-кисточки торчали по бокам этого шара. Он был огромным – метра два с половиной ростом. И я знал, где он прячется. Иногда, когда я ходил ночью в туалет, я слышал, как он возится в шкафу, плетёт там свои сети. Как-то раз, я, вернувшись домой из школы, застыл как вкопанный в коридоре. Я уже начал было снимать с плеч рюкзак, как увидел тень, за открытой в родительскую спальную дверью. Кто-то стоял за дверью, в углу. Я прошёл в свою комнату на совершенно ватных ногах. Затем я закрыл свою дверь на замок, сел за компьютер. Я решил сделать вид, что не заметил его, так как почему-то подумал, что тогда он ничего не сделает мне. Он ведь уже давно мог напасть, я же знал, что он всегда где-то тут. Я пришёл со школы на час раньше обычного, поэтому, возможно, и заметил его. Он просто не ожидал, что я так рано приду, и не успел спрятаться. Минут через двадцать, я услышал как он пошуршал, пошаркал по паркету. Половица скрипнула. Всё затихло. Затем снова тихий скрип и шелест. После я услышал, как открылась дверца шкафа в прихожей, а потом раздался странный звук. Звук был тягучим и скользким, каким-то липким. Вечером, когда родители уже были дома, я отважился заглянуть в этот шкаф. На его дне, разведя куртки в стороны, я увидел несколько клочков чёрной шерсти.

Родители мои, возможно, были в сговоре с этим существом, иначе как объяснить то, что они ничего не замечали. Я не один раз говорил им о том, что в нашей квартире живёт кто-то ещё. Кто-то страшный. Они не верили мне, а потом мама устроила сцену в кабинете врача (детского психолога). Она начала кричать и плакать, говорить о том, почему судьба с ней так поступила, и её единственный ребёнок ненормальный. Врач была очень недовольно моей мамой, она попросила её никогда больше так не говорить. На столе, в кабинете психолога, стояла вазочка с конфетами. Я попробовал две, они были очень даже ничего. Как-то раз папа заплакал. Я это очень хорошо помню. Захожу я значит на кухню, а он там сидит и плачет. Я понял, что это было из-за меня. Отец мой был человек в сущности несчастный. Он столько работал, столько всего делал, а какой в этом был толк, если всё это всё равно кончалось могилой. Я спросил, помню, у отца, зачем мы живём, если всё равно будем лежать в земле. Я спросил о том, как можно радоваться жизни, если вся наша жизнь не более чем дорога страданий и боли. Отец попросил меня никогда больше об этом не думать. Он плакал на нашей маленькой кухне, и мне было очень больно на это смотреть. Я зашёл к себе в комнату, выключил свет, включил ночник, залез под одеяло. Перед глазами плавали круги – предвестники слёз. Проснувшись с утра, я не пошёл в школу. Родители ушли на работу, я же сделал вид, что пошёл на учёбу, но на самом деле, я решил погулять. На улице было свежо и прохладно, был конец февраля. Снег таял, собаки бегали по улицам, озарённые какими-то своими радостями, красивые девушки улыбались так, что казалось, что нет в мире никаких бед. Я сел на мокрую жёлтую лавку возле футбольной коробки на школьном стадионе. Мне было спокойно, впервые за долгое время, я ощутил какую-то гармонию с миром. Дождик поливал землю, ветер обдувал своим ангельским дыханием дома и дворики.

Почему он выбрал меня? Человек покрытый чёрной шерстью. Некто живущий в шкафу. Я вдруг всё понял. Разом и резко. Когда у меня начали выпадать молочные зубы – мама сказала мне, что их нужно вырывать одним движением, без лишних волнений и слёз. Также надо было поступить и сейчас. Решить вопрос раз и навсегда.

Дома я взял самый длинный нож, из тех что был у нас на кухне, и пошёл к шкафу. Открыл дверцу шкафа нараспашку. Она ударилась об угол стены, оставив на обоях след от металлической ручки. Куртки, свитеры, в общем одежда. Так, а тут что? Пусто. Даже следов никаких нет. Странно. Может он почувствовал, то, что я настроен решительно, и сбежал? Тут сзади зашуршало . Я хотел было развернуться, но меня с силой толкнули в спину, и я упал, уткнувшись лицом в одежду.

Вика пришла домой нетрезвая. Я тоже, конечно, был нетрезв, поэтому ничего говорить ей не стал. Кислый запах вина доносился до меня её неровным дыханием. Она уснула ещё до того, как я пришёл. Я же лежал с ней рядом. На кухне остывал мой чай с лимоном, но мне ужасно не хотелось вставать с кровати. Впервые за долгое время я чувствовал себя относительно спокойным. За окном шёл снег. А дома было тепло. Дома было очень даже неплохо, всяко лучше чем на работе. Я, пересилил себя, переборол надвигающийся сон, и двинул на кухню. Чай был очень даже ничего, вкусный. Я пил чай, ел шоколадное печенье, листал в телефоне новостную ленту. Вибрация пошла по руке, телефон зазвонил, я ответил.