Александр Ермак - Грюндерфилд

Конечно, и корабль, и портовые города, в которые он заходил, это был совсем другой мир. Прежде Филипп ничего, кроме своей деревни и железнодорожной станции, собственными глазами не видел. А тут разом столько удивительного вокруг оказалось – горячая вода из-под крана в любом количестве в любое время суток, зеркала, бары, рестораны, бассейны, артисты, музыка, солидные красивые люди, диковинные животные и растения, непонятная речь, странные обычаи…

– Вот это и есть настоящая жизнь! – подмигивал Филиппу сосед по каюте и он же – напарник по работе.

Херцог был горожанином, много чего уже повидавшим, но Филипп относился к нему снисходительно. С деревом напарник обращался не очень аккуратно. В свободное время вертелся у зеркала на двери каюты, укладывал волосы, завивал усики:

– У меня сегодня рандеву с одной особой с верхней палубы…

Филипп знал всех его «особ» – официанток, прачек, гувернанток, которые также грезили о верхней палубе и легко верили уложенными волосам и завитым усикам. Херцог часто не ночевал в своей каюте.

Филипп только пару раз был в корабельном баре для обслуживающего персонала. Херцог, глядя на напарника, только удивлялся:

– Работаешь и работаешь. Как же ты без женской ласки обходишься?

Филипп пожимал плечами. Ему хватало коротких встреч с портовыми женщинами. Почти хватало… В очередном письме сестра обмолвилась, что соседка Лиза, уехавшая в город учиться, обещала своим родителям вернуться…

Да, сестра редко, но постоянно писала Филиппу. Сначала сообщила, что выходит замуж и звала на свадьбу, но он не поехал. Потом написала, что у нее родился сын – его племянник, а муж начал строить дом на соседней улице. Еще через несколько писем Филипп узнал, что дом достроен и сестра перебралась в него от родителей уже с тремя мужчинами – родился еще один мальчик.

Сестра любила брата и все звала вернуться. Но сестре Филипп все-таки не очень нужен, у нее есть и муж, и уже двое детей. А отец с матерью… От них не было ни одного письма, хотя сестра исправно сообщала о их здоровье, о том, что они скучают по сыну. Но последнему Филипп не особенно верил. Вряд ли они его вообще вспоминают. Исчез вот Филипп из их жизни и ладно…

Вернувшись из очередного рейса и получив очередное письмо, Филипп узнал, что опоздал и на смерть отца, и на смерть матери. Они покинул мир с разницей в пару месяцев. Сестра подробно описала, как хоронили родителей, как выли старушки и какие-то дальние родственники, как рыдали ее дети – племянники Филиппа и тихо плакала вернувшаяся из города в деревню соседка Лиза. Незамужняя Лиза.

Еще в том же письме сестра сообщала, что дом их родной стоит теперь пустой, хотя жить бы в нем да жить. Только сначала подремонтировать нужно, потому что последнее время отец был не в силе и не мог поддерживать все полном порядке.

А Филиппу как раз нужно было собираться в новый рейс и кое-что из своих инструментов обновить. Дочитав письмо, он пошел по лавкам.

Заглянул в столярный магазин. Пошарив взглядом по сторонам, загляделся на странный набор инструментов. Все вроде бы в нем было и самое обычное, но при этом и какое-то странное – маленькое, крохотное: молоточек, стамесочка, рубаночек…

Филипп усмехнулся и взял маленькую пилку в пальцы.

– Это ж для каких работ? – поинтересовался у продавца.

Тот отмахнулся:

– Это не для твоей руки, это детский набор. Родители иногда покупают своим отпрыскам, чтобы те полезному делу обучались. Ты ж, я вижу, серьезным инструментом интересуешься. Посмотри-ка вот эту пилу, особая сталь…

Филипп отодвинул детский инструмент в сторону, взял протянутую пилу, щелкнул по ней пальцем. Послушав звук, удовлетворенно кивнул.

Но Филипп не купил эту пилу. И не пошел в этот рейс. Всего за два дня до отхода корабля твердо заявил о своем решении уволиться.

Его не сразу поняли. Филипп никогда никого не подводил. Помощник капитана разводил руками:

– Что ж ты делаешь? Мы не успеем найти замену. Что случилось?

Филипп только вздыхал и жал плечами:

– Ничего. Ничего не случилось.

– Тогда почему уходишь. Почему срочно? Тебе нужно больше денег?

Но Филипп только продолжал вздыхать и жать плечами:

– Ничего. Ничего не случилось. Ничего не нужно…

Ему было очень неловко.

Получив полный расчет и закинув за спину мешок с вещами, Филипп крепко сжал в руке чемоданчик, в котором хранил личные инструменты. Он возвращался.

В этот раз Филиппу спешить было некуда. Никто не знает о его приезде. Какая разница, попадет он в деревню сегодня, завтра или послезавтра. И все-таки он не остался ночевать на станции, пошел пешком. Через Грюндерфилд.

Вокруг были все те же поля, как и тогда, когда они шли с отцом. Пшеница. Овес. Греча… Потом впереди показались все те же дома. Как у них в деревне. Рубленные. Со ставнями на окнах и дощатыми крышами. Такие же серые от дождей и ветров.

Филипп остановился на входе в поселок. Внимательно осмотрелся. Ничего, казалось бы, и не изменилось с тех пор, как они были здесь с отцом. И домов вроде бы столько же, и вид у них такой же. И трава вокруг них та же. И никого не видно на улице.

Странно, но Филиппу захотелось вдруг взять отца за руку. Но ничьей руки рядом не было. Да и зачем ему, уже взрослому, чья-то рука? Филипп пожал плечами и зашагал снова.

Вошел в поселок и сам себе кивнул. Да, все точно так же. Так же удивительно тихо в Грюндерфилде. Не мычат коровы и не блеют овцы. Не кудахчут куры и даже не чирикают воробьи. Как будто все живое покинуло этот поселок. Ушло, уехало по вот этой вот так до конца и не заросшей тележной дороге.

Вертя шеей, Филипп пересек Грюндерфилд. Кроме домов, еще углядел сараи, сеновалы, загоны для скота. Здесь явно вели хозяйство. Вели? Ведут?

Ведут. Филипп почувствовал вдруг на себе взгляды. Да, он был уверен, что кто-то смотрит на него и из-за занавески в доме, и еще, кажется, из сарая. И тогда Филипп приветственно помахал рукой. Может быть из вежливости, а может быть зачем-то ободряя самого себя.

Никто однако не вышел и не помахал ему в ответ. Ни из-за занавески в доме, ни из сарая.

Когда поселок остался за спиной, Филипп почему-то облегчено вздохнул. А потом, глянув на солнце, улыбнулся. И снова глянул на солнце. Оно было в зените. Хотя должно было быть уже почти на закате…

Филипп шел, не оборачиваясь, все удаляясь и удаляясь от домов, смотрящих ему меж лопаток. Дорога медленно поворачивала. На обочине становилось все больше кустов, скрывающих волнующиеся просторы полей. И дальше, Филипп помнил, должен быть еще один, но уже совсем резкий поворот, а прямо за ним начинается небольшой лес, из которого дорога вынырнет потом на другие поля – на дальние поля его деревни. А там до дома рукой подать.