Александр Киржацких - Раб тьмы

Непроглядные сумерки сгустились над рыбацким городком Тотен, когда Виссарион возвращался на своей маленькой лодочке с моря к себе домой, в одинокую ветхую лачугу у берега. Двадцатипятилетний рыбак весь дрожал и стучал зубами, его губы посинели – Виссарион промёрз до костей. Главной причиной тому являлось утро, которое выдалось необыкновенно тёплым для начала октября, из-за чего Виссарион отправился в этот день на своей скромной лодочке дальше, чем он заходит обычно. К тому же погода и южное направление ветра обманчиво настояли, чтобы Виссарион оделся в лёгкую куртку и даже не надел шапку. Рыбак не был из местных, поэтому ещё не знал про коварство погоды Тотена, из-за которой в городке ежегодно погибает от двадцати до тридцати пяти человек.

Свою ошибку рыбак осознал только после полудня, когда ветер коварно переменил направление и подул с севера. Резко похолодало. Но Виссарион не мог вернуться домой с пустыми руками. Его низкое положение в обществе обрекало его на голодный день, если он сейчас ничего не поймает. Именно поэтому – по велению пустого живота – Виссарион остался в море, пренебрегая неудобствами.

Затем температура упала ещё ниже. А улова всё не было. Придётся посидеть ещё. Кабы за это время Виссарион не простудился в своей лодочке. Или не умер от переохлаждения; от давнего бича Тотена.

Рыбак мёрз. Солнце торопливо сбегало с зенита и стремилось к закату. Температура воздуха неостановимо падала, и уже необыкновенно тёплое утро переросло в небывало холодный вечер. И вот, наконец, Виссариону повезло – он поймал крупную треску.

Наконец он может вернуться домой, приготовить улов и поесть.

Вот только в тот день он уплыл куда дальше, чем обычно. До берега пришлось грести очень долго. Вечер успел уступить место ночи. Похолодало ещё сильнее. Виссарион усердно работал вёслами, чтобы как можно скорее вернуться в родную лачугу. Рыбак даже вспотел. Мягкий лунный свет нежно ложился на лодку, но его не хватало для освещения огромного водного пространства, из-за чего Виссарион плыл, можно сказать, вслепую, доверившись лишь своей памяти.

Лишь свет полной луны да звёзды были путниками рыбака в тот момент, но и луну, как показалось Виссариону, словно иногда что-то заслоняло. Словно над лодкой летала какая-то огромная птица, отбрасывая гигантскую тень. Однако не было слышно ничьих взмахов крыльев. Или их звук перебивали шум волн и вёсел? Виссарион решил списать это на дурное наваждение и лишь начал грести усерднее, дабы поскорее очутиться дома. Да и кто это может быть? Чайка? Слишком большая для чайки… Ладно, это не так важно.

Сумерки сгустились. Виссарион подплыл достаточно близко, чтобы суметь разглядеть берег, и повернул чуть правее, так как он немного отклонился от курса и плыл мимо нужного места. Ощущение, словно над ним кружит огромная птица, наконец, оставило его. Да, это было лишь глупое наваждение! Игра воображения вместе с непроглядной тьмой будоражили разум. И ещё холод. Рыбак сильно дрожал. Пот лишь усугубил положение. Было очень холодно. Виссарион испугался: теперь он мог ещё умереть и от переохлаждения, как и многие тотенцы до него. Гребля усилилась. Скорее бы домой!

Вдруг рыбак заметил какое-то свечение и, прищурившись, разглядел фигуру на берегу. На достаточном расстоянии от дома Виссариона, но на том месте, куда он плыл, пока не повернул правее. По силуэту, едва видимому сквозь пелену тьмы, можно предположить, что это крупный волк, ибо для собаки это нечто слишком огромно. Но это было ещё не самое жуткое в данном силуэте. Глаза зверя блестели, нет, сверкали оранжевым светом так сильно, что если бы Виссарион не различил фигуру волка, он бы подумал, что это горят два маленьких костра или факела на берегу.

Виссарион прищурился, точно ли это был волк, ибо свечение глаз сильно настораживало. Фигура сгорблена. Очень худа, даже противоестественно. Что же это такое? Лодка приближалась к берегу всё ближе, а фигура увеличивалась и становилась чётче и оттого непонятнее. В один момент рыбаку показалось, что это и не волк вовсе, а сгорбленный, стоящий на четвереньках, очень худой человек, чьи длинные руки касались земли. Лодка подплыла ближе. Нет, он не был на четвереньках в привычном понимании этого слова, а стоял, не согнув колени, но наклонившись и доставая ладонями землю, при этом изогнув голову так, чтобы следить за лодкой. Этот «человек» одет во всё чёрное, что даже сливался с ночным берегом, только бледная лысая голова и светящиеся глаза выдавали его присутствие. Виссарион надеялся, что это всё лишь игры разума; что это лишь два маленьких костра или факела, белый пакет и мусор создавали пугающую иллюзию, будто кто-то стоит на береге.

Но вдруг «человек» зашевелился. Передвигая руками и ногами какими-то странными, дёргаными рывками, он начал уходить прочь от воды, будто испугавшись лодки или, наоборот, разочаровавшись, что судно плывёт не прямо на него.

Рыбак ещё раз понадеялся, что это были лишь иллюзии, фокусы мозга, что не может разглядеть ночной мрак и оттого придумывает его невероятных обитателей. Да и мог ли Виссарион поддаться страху и развернуть лодку, обрекая себя на смерть от переохлаждения?

Лодка причалила к берегу. Рыбак взял с собой дрожащими от холода руками ещё живую и брыкающуюся треску и побежал в родную лачугу, чуть ли не спотыкаясь об каждый камень от дрожи и спешки.

Выбив хлипкую деревянную входную дверь со щеколдой, а затем закрыв её, рыбак подбежал к чугунной печи в дальнем углу лачуги, развёл огонь и начал отогревать промёрзшие до костей конечности. Виссариона пробивала дрожь. Он слишком долго пробыл на холоде, а лачуга, хоть она и спасала от ветра и леденящего морского бриза, также промёрзла до основания, и нужно было время, чтобы отопить дом. Всё указывало на то, что эта ночь станет роковой для рыбака, а виной тому обманчиво тёплое октябрьское утро.

Однако Виссариона смерть так просто не возьмёт! Крохотного огонька из чугунной печки оказалось достаточно, чтобы согреть руки. Потихоньку согревалось и тело. Но разве могло столь долгое пребывание на холоде не отразиться на здоровье Виссариона? У рыбака заболело горло, и его уже начинало лихорадить. Простуда не спеша подкрадывалась всё ближе и ближе. В придачу заболела голова. Ерунда! Виссарион здоровый мужик! Рыбак даже встал с всё ещё сопротивляющееся треской в руках и пошёл к столу, дабы приготовить, наконец, улов и поесть, утолив изнуряющий голод.

Виссарион зажёг небольшую керосиновую лампу и пошёл к столу. Взяв с него большой кухонный нож, поставив лампу и закусив головку чеснока со стола, Виссарион пошёл к единственной в лачуге раковине, размышляя, что он будет делать в случае простуды.