Александр Смолин - Проклятое поместье. ДРАМА

– Слишком ярко… – шепчут тени, навсегда покидая пределы нашего мира.

Я люблю смотреть на огонь. Огонь слишком чист, чтобы позволить всякой грязи касаться его. Я не стану оборачиваться, туда, где за моей спиной вырастает длинная мрачная комната. Я знаю ее наизусть, она кончается одиноким окном, и неведомой серостью в нем, будто из недр глубокой осени. Там, в окне, потоки дождя лижут стеклянную гладь, под свинцовым небом Гренвильских полей.

Но тут раздается голос:

– Бедняжка Трис…

Я поднимаюсь и застываю в обороне. Бросаю взгляд на стену, где моими же руками поднимается тень трости, готовая обрушиться на неприятеля в любой момент. Блуждаю взором по углам комнаты в поисках нахального приведения, но вместо призрака на меня смотрит лишь уставшая от десятилетий старинная мебель.

– Ты называл меня так при жизни, – отвечаю я громко. – Но я тебе не бедняжка! Я благородных кровей в отличие от тебя – сына мясника! И Бог свидетель, судьба была жестока ко мне, когда позволила тебе попасть солдатом в королевский гарнизон! Ты ничего не сделал для нас, Себастиан, чтобы вытащить нас из нищеты! Ты…

Трость медленно опускается на пол и приходит понимание всей абсурдности ситуации. Воображение снова сыграло со мной злую шутку.

– Я не стану говорить с призраками.

Ответа, конечно же не последовало.

* * *

Теперь Себастиан в земле, а я готовлюсь отправиться следом за ним. Временами я думаю, какая она из себя, эта госпожа Смерть?

Как бесшумной поступью бродит она по тропинкам сада, и следит за моим окном, пока я безмятежно сплю в своей теплой кровати.

Я нашла Себастиана так далеко от дома с вонзенными пальцами в землю, как будто Смерть тащила его за ногу прямо в могилу.

Бледная леди. Я знаю, что вскоре ты придешь и за мной.

– Последняя осень заберет меня листьями. – Я замечаю себя у окна и еле слышно шепчу: – не даст мне увидеть белые хлопья снега в декабре…

Я бы, наверное, съела себя тяжкими думами в это утро, если бы перед моим окном не появилась внезапная гостья.

Между садовой лейкой и заржавевшим мотоблоком для вспашки земли – тем самым, которым когда-то пытался работать Себастиан, пока не бросил поле, совершенно белая ворона-прохвостка снует с орехом туда-сюда.

– Вороны бывают разные. Уж я-то вас повидала немало. Бывают черные, серые, бурые, а бывают как ты – изгои своего племени – белые. – Смолкаю, а потом заканчиваю мысль: – У нас с тобой общая беда…

Эта ворона словно слышит мои слова. Кроваво-красными глазищами она смотрит прямо на меня. Я настораживаюсь. Ворона тоже.

– А ведь я тебя уже видела однажды, – мой голос становится строже, – на ветке старого дуба, у фонтана, незадолго до убийства принца… – Теперь она с вызовом смотрит мне в глаза, как будто я уличила ее в давнем преступлении, и ни одна из нас не станет уступать. Сухие губы рождают последнюю фразу, которая звучит громоподобно: – Ты птица смерти – Альбинос!

Омерзительный вороний вопль пронзает меня насквозь. Альбинос устремляется к дому на своих лапах, пока не достигает фундамента и не запрыгивает на оконную раму. Птица бьется в стекло до белеющих трещин и сколов. Я вижу красноту рта этой твари, и мне приходится ударить тростью по стеклу, чтобы ее отогнать…

Раздается звонкий удар!

– Хочешь меня склевать? – гневливо кричу я. – Пошла прочь!

И она улетает.

Подумать только, такая дурная примета.

Ворона так истово билась в окно, как будто почувствовала мертвечину. Как будто я Трис Беладонна уже мертва.

– Я еще жива! – сквозь слезы кричу я в окно. – Не смей смотреть на меня, как на гниющий кусок мяса!

В еле различимом отражении вижу свое обезумевшее лицо и от его вида расстраиваюсь еще больше. Утро безнадежно испорчено.

* * *

Нет счета тем предложениям о выкупе земли, что заполняют почтовый ящик. Трактора все ближе подбираются к моему забору. А звуки застройки цепочки торговых центров, тянущихся по шоссе, уже доносятся до моих ушей. Но им не понять, что я не покину этого проклятого места, ведь мне тут же придет конец.

Время здесь идет гораздо быстрей – все уже мертвое и старое. И старость тут повсюду. Сам особняк уже сыплется песком мне на голову, а плиты на площади поросли мхом, всюду изломанные ветви, грязные листья и мусор, тропинки, поросшие кустарником, деревья стоят скрюченными, но самое страшное не это, а нечто другое. Несколько дней назад я обнаружила, что по поместью поползли земляные трещины.

И где-то здесь за деревьями в тени ветвистых плетений дикого винограда бродит она – та, что со дня на день, явится за мной на порог. Бледная леди.

* * *

Оглушительный скрип входной двери заставляет меня взяться за висок, и уличный свет заставляет сощурить мои глаза. Должно быть все думают, что старое приведение вышло из своей конуры. Но я больше не стану скрываться в комнате. Я иду навстречу желтому царству листвы. Где повсюду с деревьев капает вода, а дорожки наполняют лужи по самые бордюры. Я вдыхаю воздух полной грудью, сквозь хрипы и свистки, и этот воздух кажется мне невероятно вкусным и свежим… но в следующее мгновение, я снова осознаю, что нахожусь среди брошенного старого поместья совершенно одна.

– Ах, старость, старость, дом старый, как я, как и моя жизнь. Пройдет немного времени и на его месте построят парковку или супермаркет. И никто никогда не узнает о том, что здесь случилось полвека назад…

– Я никогда не смогу покинуть этого места. И здесь никогда не наступит весна. Я не могу припомнить, чтобы здесь наступала весна… Здесь не идет время… Вечная осень и дождь. Я превращаюсь в приведение, блуждающее между голых деревьев алчи – между кустов шиповника…

– Но я еще, черт возьми, жива!

* * *

Я стою тут на грязной площади усыпанной желтыми листьями, словно последняя фигура на шахматной доске в дымке тумана и запустения, а на меня таращится троица двуглавых фонарных столбов, давно умерших и обесточенных.

– Отличная погода, господин столб.

– Вы так считаете? – отвечает мне ржавый истукан. – По-моему, без дождей всем стало бы лучше. Лично мне уж точно.

– И мне, – отвечает второй столб.

– И даже мне, – отвечает третий.

– Дожилась, старая Трис, ты уже говоришь со столбами. Чего уж там? Мне больше не с кем поговорить.

Я вижу великана-клена, что будто пальцами обнимает треугольную крышу особняка, на своей памяти я еще помню его совсем молодым саженцем. За эти шестьдесят лет он прилично разросся. У подножия клена стоит машина Себастиана. Она стоит тут вот уже тридцать лет и ржавеет. Прямо под окнами дома.

Некогда желтая, украшенная золотым хромом наградная телега с открытым верхом, подаренная Себастиану, за былые заслуги перед королем. А ныне, ржавеющее корыто – забитое тухлой водой и листьями.