Олег Фомин - Минотавр

Я представил, как кровь хлещет тугим фонтаном из разреза на горле, Лекс душит себя обеими клешнями, но кровь сквозь пальцы все равно сочится, бордовые ручьи оскверняют белизну рубашки, пачкают стильный жилет. Нелепое падение, ходули в брюках продолжают дрыгаться, размазывать по полу краску…

О да!

Палец нажал кнопку, и в кулаке прозвучал долгожданный импульс. Я коснулся взглядом зеркальной грани клинка.

В воображении визг разбегающихся баб… выпученные глаза Лекса. Непременно сниму капюшон и очки. Пусть видит. Пусть захлебывается, тварь, и помнит, за что! Мат мужчин, меня валят на пол, но все равно вижу в его глазах ужас, он хрипит, лопаются пузыри на губах. Менты, «скорая», ОМОН, тараканья суета…

Шаг вперед.

Наручники, дубинки, пропахший мочой кузов. Тусклая настольная лампа в комнате допроса, здоровенная мохнатая обезьяна в полицейской форме, кастет в лицо, сапоги по ребрам и животу, хруст костей, во рту горячие леденцы выбитых зубов со вкусом металла, забитая кровавыми соплями носоглотка…

Я вздрогнул от звона сигнализации, нож замер, едва успев дернуться.

Народ загалдел:

– Это что, ограбление?

– Горим!

Поддавшись панике, я сунул нож в карман, и голова растерянно завертелась, как и другие головы.

Лекс развернулся к группе, руки плавно в стороны, как у дирижера.

– Спокойно, дамы и господа. Учебная пожарная тревога. Прошу прощения, но от комиссий и проверок не спрятаться даже в мифах Древней Греции. Без паники, дружно следуем за мной к выходу.

Он еще в зоне досягаемости, но я уже не смогу. Пальцы поддели ручку чехла и лямку рюкзака, я поспешил затеряться в толпе. Меня штормит как подвыпившего. Чертова сигнализация продолжает выть, и на этот вой ложатся кадры из одуревшей головы: допрос, побои, камера, лысые орки в наколках, меня держат всей хатой, пока главный долбит в зад…

На улице я отделился от группы, и меня спрятала колонна. Прислонившись к ней лбом, пыхчу, как с пробежки. Волосы мокрые, лицо горит, хочется просто лечь на холодные ступени и опустить веки.

Пот заливает глаза, пришлось снять очки, протереть, но свет резанул по глазным нервам, я зажмурился и стиснул зубы. Кисть трясется, ищет в кармане флакончик с каплями…

Окончив процедуру, я вернул очки на переносицу.

На пути к автобусной остановке стараюсь себя убедить, что ничего не было. И продолжаю убеждать в дверях автобуса.

Меня там не было! Автобус подъехал к музею, двери с шипением открылись, подождали, но… я не вышел. Остался сидеть на этом самом месте, которое занял сейчас. Вернее, не сейчас, а когда покинул дом Анжелы. Да, именно так и было! Я не ходил в музей. Я не пытался убить Лекса.

Я не струсил!

Автобус плывет по мосту над железной дорогой. Пальцы мусолят бумажку билета, на коленях чехол, под ногами подрагивает рюкзак. Прислонив голову к стеклу, пытаюсь ее отключить. За окном рельсы, многоэтажки, деревья, вдалеке яркий, как апельсин, ТРЦ.

По тротуару моста навстречу идет человек средних лет, тоже в черных очках, с высоко поднятой головой и жизнерадостной улыбкой. В руке трость, другая сжимает рулетку поводка, на нем бодро пружинит большая лохматая собака.

Автобус промчался мимо этой парочки, и я проводил взглядом.

– Молодой человек, проезд оплатили? – отвлек голос контролерши.

Я повернул голову. Проход загородил типичный представитель расы «тетка». Морщины, свиные бока, мочалка вместо волос, золотые зубы.

– Оплатил, – буркнул я.

Показал скомканную бумажку. Тетка покосилась с подозрением, туша нехотя развернулась и потопала к месту кондуктора. День явно не мой. Обычно меня запоминают с первого раза.

Пытаюсь прогнать плохие мысли образом человека с тростью…

Когда я был студентом-первокурсником, меня накрыла депрессия. Не так представлял учебу и вообще взрослую жизнь, людей, отношения… Не понимал, зачем все это, терпел издевки по поводу альбинизма, стал прогуливать пары, пропадал в компьютерных играх…

И встретился на улице прохожий в больших черных очках, часто стучал тросточкой впереди себя. На поводке вел немецкую овчарку. Энергичный, с прямой спиной, улыбался, поспевая за зверем. Я сказал себе тогда, что по сравнению с его проблемами мои детский сад. Но поразило, насколько этот человек полон жизни. С завистью подумалось, что он даже более зрячий, чем я…

Смог бы я так же?

Вопрос не покидал весь день. А вечером посетила идея. Жил я в общаге, на выходных сокамерники уезжали по домам, и я решил воспользоваться. Задраил окна, заткнул всем, чем можно и нельзя, каждую щель, откуда проникал свет, завязал глаза… и попытался прожить день в кромешной тьме.

Конечно, с моим генетическим дефектом и так вся жизнь в сумерках, но минимальный уровень света все же нужен. А тут – сплошная чернота. Пожизненно! Каково это, жить на ощупь, ориентироваться как летучая мышь? Живут же люди! Целые жизни проживают, заводят семьи…

В общем, попробовал.

Честно говоря, не помню, какие были впечатления и выводы. Самое сложное было – заваривать чай. Наливать кипяток из чайника в кружку. Когда польется через край, я видеть не мог, приходилось держать над водой палец, лить медленно. Жар все ближе, палец хочется убрать, но все равно держишь и льешь по капле, боясь ошпарить, а в конце все равно «С-с-с!» – как змея, которой отдавили хвост, – отдергиваешь, трясешь… И еще помню, что эксперимент пришлось прервать ближе к шести вечера, потому что его чистота была нарушена. Заметил, что под повязку, снизу, в уголках переносицы, все же проникает свет.

Ничего особенного тогда не открыл. Зато было о чем рассказать Свете. Может, из-за этой истории она разглядела во мне, неудачнике, нечто, во что можно было влюбиться?

На остановке вошли трое в солдатской форме. Первая мысль: за мной. Но заставляю себя думать, что это уж слишком. Я не дочку генерала завалил, чтоб из-за меня подняли военные части. Ребята в увольнении, только и всего…

– Ну что, Костян, ты к своей?

– Ага. Пацаны, одолжите по сотке на букет…

– Костян, ты сам подарок! А будет выделываться, кулак ей в зубы.

– Не, не могу. Она капризная, без букета никак, а я уже третий месяц без этого дела… Пацаны, выручите!

– Ладно, держи… Вовчик, а ты чего хмурый весь день? Колись!

– Моя написала, замуж выходит… Не дождалась.

Они заняли поручни на центральной площадке, тетка собрала урожай монет, всучила билеты, а я стараюсь вести себя естественно.

Нож теперь в другом кармане, клинок вернулся-таки в рукоятку. Однако там, откуда я его убрал, возникла дырка. Я вывернул карман и, сунув в прореху пальцы, гляжу на нее, такую же нелепую, как вылазка в музей, которой лучше бы не было…

Одно я понял точно. В тюрьму не хочу.