Василий Попов - Возвращение заблудшего зверя

– Все очень просто, – Андрей поднял бокал с вином, – и до рутинности банально: помощь людям меняет сначала тебя изнутри, а затем всё и вся вокруг тебя.

– Ну да… – После многозначительной паузы Евгений с унылостью трехдневного дождя взглянул на Настасью – актрису, уставшую от чрезмерного внимания публики. – Это же все так легко объясняет! То есть, Андрей, мои вклады в сиротские дома, детские клиники и благотворительные организации ничего не стоят? Я устал, и устал от помощи людям, гораздо больше, чем когда-то от страха и пролитой крови… – Евгений, попав под осуждение соседних столиков, слегка понизил голос, – чего в моей жизни было немало. И ты это знаешь… Черная неблагодарность в глазах тех, кому я помогаю, их посредников и представителей, я вижу в их червивых взглядах понимание моего бесполезного отмывания от той… тогдашней пролитой крови… и всего, с нею связанного.

Евгений выбился из сил, словно обогнал на несколько кругов группу лидеров из своих же собственных чувств, застыв перед финишной чертой. За столом затихли возмущением – почему же он не рвет ленту, что отделяет его от мирового рекорда в дисциплине стайера.

– Выпей, Евгений! – блеснув пониманием в глазах, Андрей налил ему сто «горькой». – Отчаяние знакомо не только нам с тобой. У всех оно разнится и делится на классы и подвиды. – Он мягко сжал руку Настасьиной актрисы, сама Настасья, пожав плечами, указала на не совсем удачно начатый вечер и ветер в камышах одновременно. – Кто-то борется в отчаянии за жизнь свою или чужую, а кто-то, в отчаянии от непонимания, как жизнь свою прожить в остатке, ее бесцельно прожигает…

– Да, расхождение налицо. – Евгений с пониманием смотрел на собеседника. – Но…

Звонок вибрацией отвлек Андрея. Он извинился, поднимаясь. Ушел. За столом неловкое молчанье. Ненужный звон посуды. Минор ансамбля помогает публике ценить вкус ресторанных блюд.

– Простите, Евгений… – Настасья заинтересовалась – «кто смотрит за ней из тростника?», не забыв при этом прикрыть наготу своего тела или своего же любопытства, – вы знали Андрея раньше? Каким он был, мне интересно?

Евгений выпил и налил себе еще. Взглянул на юную певичку, тестирующую на сцене микрофон.

– Какой? – Он посмотрел в Настасью, ища, кого в ней больше теперь – актрисы или купальщицы? Явных преимуществ ни у той, ни у другой. – Представьте: жесткий, волевой и беспринципный, плюющий на весь свод законов и каких-то правил. Был современен в романтике тюремной и популярен в тогдашней беллетристике. Затем, как обычно, и всегда – звезда на собственном закате… – Евгений удивился контральто, остановившему всеобщий манерный прием пищи, и, выпив снова водки стопку, поискал подходящую обертку для Андрея. – Так вот… Подобный бренд… как на модных джинсах, что уже утратил популярность. В таких затертых уже не выйдешь в люди, так, может, постричь газон и только. Я понимаю: мода циклична и возвращается, меняются лишь детали… Но подобный ренессанс, простите…

– Интересно… – Настасья загородила собой плаксивость и образ певички, приоткрывая часть наготы ныряльщицы желанной. – И что же он?…

– Настасья! – прервал вопрос Андрей, врываясь в диалог и обрывая неуместность потенциальных откровений. – Тебя отвезет водитель. Прости, внезапные дела…

– Но, может, всё же я?.. – Настасья с актрисой в амплуа в растерянности поднялась.

– Невозможно. До завтра, дорогая. – Андрей неумолим, и, не скрывая презрения, садится за стол, звеня графином с водкой.

– Что с тобой? – Евгений взглядом провожает скрывшуюся наготу в тростнике портала ресторана.

– С тобою что, скажи!? – Он водкой утоляет жажду недовольства. – Ты с ней едва знаком и так непропорционально откровенен. Не узнаю тебя!

Снова водка. Одновременно, залпом – так, наверно, когда-то стреляли на дуэлях, отбросив в сторону регламент и предрассудки. Еще по залпу. Секундантом официант принес новые «заряды» на подносе. Снова залпы. Гнев и где-то сатисфакция на лицах «дуэлянтов».

– Она хороша, – полупьяно резюмировал Евгений.

– Водка или нудящая… романтикой певица? – Андрей жевал неподдающуюся плоть кальмара из салата.

– Твоя Настасья. – Голый образ купальщицы с актрисой в паре перед Евгения глазами кружил среди танцующих влюбленных в ресторане.

Он, стряхнув навязчивость галлюцинации, налил еще по водке.

– Это да. – Андрей уже «стрелял», не целясь и не морщась. – Но ты здесь не за этим. Ты не скрываешь интерес в том, как я смог реанимировать себя?

– Да! Как ты воскрес?

Евгений прервал громким вопросом обнимания в танце, певица сорвалась в голосе внезапно на верхней ноте. Взгляды осуждения. Андрей извиняется за друга. Все толерантно понимают его.

– Давай обсудим завтра, не сегодня…

– А что сегодня? – В вопросе обращение к макрокосмосу, к неземной материи, к пространству черных дыр и их смысловой основе.

– Сегодня… – Андрей задумался, взглянув на скуку в глазах девиц, сидящих за столом напротив. – Напьемся вдрызг! Чтобы не помнить ничего и, главное, сути твоего вопроса…

– Мне нравится, – воспрял Евгений духом. – Официант!

Нет ничего на свете прекраснее, чем пьянка двух давно не видевших друг друга товарищей, подруг, знакомых или близких только по параллели класса или курса. Что уж говорить о сослуживцах в армии или соседях по фронтовому штурму высоты. Теснее близких и родных становятся они, ожившие и пережившие снова жизнь в коротких памятных отрезках. В тех долях времени, что длинною дольше самой жизни. Но только здесь и сейчас, и больше никогда. В полном беспределе чувств… Ведь завтра снова всё и вся съест рутина, быт, снабдив в дорогу жизни продолженья похмельем и воспоминанием неприемлемых поступков из кошмарного вчера.

До чего ж, бл…дь, хорошо-то! Да пофиг, что будет завтра! Живем сейчас, однажды, никто ж с подобным не поспорит…

Евгений оторвался непривычно от подушки. Непривычность в теле, в декорированном под спальню лорда помещении и в светлом времени суток за чужим окном. Да и не подушка вовсе – нагое женское раздолье оттенка кофе с молоком, обтянутое шелком подарочной материи.

– Где я!? – подумал Евгений или произнес.

Аналогично удивилась женская часть постели, не сказав, а простонав. Синхронно сбили сухость ртов из полупустых бокалов. Потом друг друга оглядели. С головы до ног. Неузнаваемость. Полуудовлетворенность переоценкой взглядов прерывает выстрел снаружи. Затем еще один и два подряд.

Шелк тела и белья стал ближе, но не возбуждает.

– Где мы? – страх синхронно опять же в обоих говорит.

Беда сближает, как магнит. Дверь апартаментов открывается, в дверях Андрей – полуодет, в руках ружье, две девицы по бокам, почти раздеты. Или просто не до конца одеты. Никто из них не знает, что из себя похмелье представляет, понятно визуально: они боролись с ним методично, алкоголем изводя.