Олег Кожин - Зверинец

Та корова, что открыла ворота… выстрел перебил ей переднюю ногу возле лопатки. Тварь не мигая следит за нами половиной башки, пытается встать на двух уцелевших конечностях. В гнетущем молчании она елозит по снегу, оставляя красный след, но подняться, не имея опоры с одной стороны, не может.

Стадо поодаль выжидает. В мертвых телах прибавилось дырок, а самая маленькая телочка почти полностью лишилась головы, но это не мешает им переступать с ноги на ногу. Три зловещие фигуры приближаются. К счастью, сумерки уплотняются, скрывая их.

– Хорош тупить! – раздраженно торопит Костик. – Аптеку тащи, живо!

Я принимаюсь выворачивать рюкзак, в спешке вытряхивая содержимое прямо на снег. Костик откидывает Яшкины дреды, растирает ему виски снегом. Аптечка тоже в снегу. Чертов снег везде. Кэп безучастно нависает над нами, точно утес. Кирилл…

– Мужики, – тихо спрашиваю я. – А где Кирилл?

Яшка протестует и бьется. Забыв про сломанную ногу, порывается идти искать брата. Костик вкалывает ему неслабую дозу успокоительного. Лишь тогда тот сдается и затихает. Лес укутывается в темноту, и приходится включить фонари. Мы боимся отходить далеко друг от друга. Нет времени искать несчастного Кирилла. Нет времени даже наложить Яшке шину и сделать нормальную волокушу. Костик срубает пару широких еловых лап, сматывает между собой. Кое-как укладываем на них бесчувственного Яшку. Костик сам впрягается в импровизированные санки, пускает Кэпа с карабином торить дорогу.

Я снова замыкаю. В этот раз плестись в хвосте не в пример тревожнее. Ели обступают со всех сторон, растопыривают колючие лапы. Бросаю быстрый взгляд через плечо. Так и есть! Стадо медленно трогается следом. Троицу погонщиков скрывает темнота, но я знаю – они там, терпеливо сокращают расстояние между нами. Начинает валить снег. В его шуршании под ногами слышится мрачное предостережение: «Не уй-дешь-шшш-шшш…»

Нервы шалят, я оборачиваюсь все чаще. Воротник натирает шею. Стылый лес все еще пахнет хвоей, но теперь в ней мерещится вездесущий запах мороженого мяса. Так тихо! Только сопят бредущие впереди да похрустывают ветки под копытами мертвого стада. Господи, никогда не думал, что буду так радоваться обрывкам сигнальной ленты! Почему? Почему они появляются так редко?!

Костик останавливается резко, и я едва не падаю на Яшку. Дорога впереди поблескивает красным пятном. Кровь, думаю я с ужасом…

– Пуховик… – Кэп догадывается быстрее всех. – Братцы, это ж Кира пуховик!

Осторожно движемся вперед, высвечивая фонарями разбросанную одежду: свитер, несвежая футболка с логотипом «Криптопоиска», поверх аккуратно уложен нательный крестик. Унты заботливо поставлены на пень. Полукомбинезон, подштанники, трусы. Будто Кир мчался навстречу ласковому морю, сгорая от жары и нетерпения.

Широкое лезвие луча, уверенно режущее темноту, затупляется о сгорбленный силуэт, замерший посреди тропы. Черный, как и положено силуэту, он странным образом серебрится, вспыхивает от фонаря, как падающие снежинки. Не сговариваясь мы останавливаемся, не решаемся идти дальше. В темной фигуре проступает что-то нечеловеческое, отталкивающее.

Кэп шагает вперед, поднимает фонарь повыше. Луч скользит по заснеженным дредам, по объеденному лицу. Мой мочевой пузырь болезненно сжимается. Перед нами Кирилл. Точнее… о господи… точнее то, что когда-то было Кириллом. На месте носа зияет кровавая дыра, губы исчезли, глаза сверкают льдом. Омертвевшая кожа местами покрыта снегом, точно белым блестящим мхом. Страшнее всего зубы – крепкие, широкие, без губ они кажутся длиннее, чем есть на самом деле.

Марионеточно дергаясь, Кир идет к нам. Поначалу неуверенная, походка его обретает хищную плавность. Костик всхлипывает, лихорадочно пытаясь сбросить ремень волокуши. Дрожащие пальцы не слушаются, скользят. Кэп упирает приклад в плечо, кричит что-то предостерегающее. Чувствую, как вмерзаю в снег, превращаюсь в ледяной столп.

Растягивая остатки лица в улыбке-оскале, приближается Кир. Израненные руки загребают стылый воздух, пахнущий хвоей и кровью. Костик визгливо матерится, дергается в упряжи, как попавшая в силки птица. Наконец вынимает нож, двумя резкими ударами разрезает ремень и тут же ныряет в непроглядную лесную темень. Луч его фонаря быстро теряется среди елей. Хочу рвануть за ним, но успеваю увидеть, как следом за Костиком, шатаясь, пробегает рогатая тень. Остаюсь с Кэпом, у него оружие. Мелькает поганая, гнусная мысль – хорошо, что Яшка без сознания… он задержит их на время…

– Кир, стой! – дрожащим голосом умоляет Кэп. – Не подходи! Пальну!

Он шарахает предупредительным в дерево. Кир неуклюже встает на четвереньки и припускается к нам, споро перебирая руками и ногами. Его тень похожа на громадного паука о четырех лапах. Снова грохочет выстрел. Пуля вырывает клок мяса из Кирова плеча, не задержав и на мгновение.

– В голову стреляй! – ору я. – Кэп, в голову!

Кэп, отступая за волокушу, стреляет навскидку. То ли он действительно меток, то ли расстояние невелико, но выстрел сносит Киру верх черепа. На снег веером ложатся брызги крови, мозга и осколки костей. Но Кир не падает. Даже не останавливается. Безголовая тварь прыгает на волокушу, жмется к Яшке синюшным телом. Обломанные ногти раздирают пуховик.

Миг, и горло Кира исторгает на бесчувственного Яшку снег. Сверкающие серебряные снежинки, текучие, подвижные, оседают на рыжих дредах, залепляют Яшке глаза, нос, заползают в приоткрытые губы. Это страшнее мертвых коров. Страшнее преследующей нас троицы. Страшнее всего в мире. Не выдержав сюрреалистичности этой картины, я ломлюсь в лес. Но еще раньше, сильно толкнув меня плечом, мимо проносится Кэп.

Бегу что есть мочи. Стараюсь не упускать из вида фонарик Кэпа. Луч мечется вверх-вниз, мелькают уродливые тени, еловые лапы хлещут по лицу. Меня хватает минут на десять. С непривычки сводит икры, и я, вопя от пронзительной боли, валюсь в сугроб. Отбрасываю камеру, ползу не разбирая дороги. Куда угодно, только бы подальше от безголовой нежити, что вот-вот запрыгнет мне на спину!

Сильные руки выдергивают меня из сугроба. Крепко зажмуриваюсь, лишь бы не видеть этот ходячий ужас. Болтаюсь в жесткой хватке как слепой щенок. Меня настойчиво тащат, толкают, волокут, но не терзают и не душат.

– Да шевели ты граблями! – хрипит знакомый голос.

Это Кэп, господи, спасибо тебе, это Кэп! Реву от облегчения. Глотаю морозный воздух, стараюсь задушить рыдания, но реву еще сильнее. Лицо горит от стыда, но Кэпу плевать. Удостоверившись, что я поймал темп, он отпускает меня. Взрыхляет девственный снег, бредет уверенно, словно знает куда. Почти не удивляюсь, когда он таки выходит на нашу колею.