Ши Эрншоу - Коварная бездна

Она поливает кленовым сиропом стопку теплых оладий и передает мне тарелку.

– И одеяла прихвати, а то он замерзнет.

Даже не спросила, зачем он здесь, почему я привезла его на остров. Может быть, ей все равно.

Я засовываю ноги в зеленые резиновые сапоги и набрасываю черный дождевик, затем достаю из шкафа в прихожей постельное белье и теплые шерстяные одеяла. Выхожу на улицу, прикрывая ладонью блюдо, иначе дождь превратит оладьи в месиво из муки и сахара.

По обе стороны от дорожки собираются лужи, и иногда кажется, что дождь поднимается с земли, а не идет сверху – как в стеклянном снежном шаре только вместо снега вода. Ветер бьет мне в лицо.

Крепкая деревянная дверь дребезжит, когда я стучу, и Бо открывает ее почти мгновенно, как будто как раз собрался выйти наружу.

– Доброе утро! Как спалось?

На нем джинсы и серая ветровка; в камине потрескивают дрова. Бо выглядит отдохнувшим и свежим, не то что я.

– Отлично.

А вот голос, грубый и хрипловатый, его выдает. Бо тоже не выспался. Он не мигая смотрит на меня, словно вбирает в себя. Мурашки по коже. Он явно не из тех, кто смотрит будто сквозь собеседника, мимо, как будто рядом вообще никого нет. Его взгляд острый и пронизывающий, и я испытываю непреодолимое желание отвернуться.

Я прохожу на кухню и ставлю оладьи на маленький квадратный столик. Затем вытираю ладони о джинсы, хотя руки у меня чистые. С появлением гостя коттедж выглядит по-другому. Мягкое свечение огня сглаживает острые углы, делает цвета приглушенными, и комната кажется более уютной.

Я кладу белье и одеяла на ветхий серый диванчик напротив камина. Бо садится за стол и принимается за оладьи.

– Ты сегодня покажешь мне маяк? – В таком свете, в отблесках пламени, он напоминает тех молодых людей, что приплывают в город на рыбацких лодках. Они сильные и дерзкие, и кажется, будто их принесло сюда ветром и течением.

А еще он похож на человека, который оставил позади свое прошлое.

– Обязательно. – Я покусываю нижнюю губу и оглядываю коттедж. Высокие деревянные стеллажи рядом с камином уставлены книгами, старыми справочниками и расписаниями приливов и отливов. На всем десятилетний слой пыли. В небольшом фарфоровом блюде кучка отполированных морем голубоватых стеклышек, собранных на скалистых берегах за много лет. На верхней полке большие часы в деревянном корпусе – судя по всему, корабельные. Долгие годы коттедж служил жильем для множества приезжих работников. Кто-то из них провел здесь несколько недель, кто-то – несколько лет, и почти каждый что-то после себя оставил: безделушки, сувениры, осколки чьих-то жизней – намеки, но никогда не настоящая история.

Бо разделывается с завтраком моментально – я и не думала, что он так проголодался, – и мы выходим из жарко натопленного коттеджа под моросящий дождь. Пепельно-серое небо давит на плечи. Мои волосы тут же промокают.

Проходим мимо небольшой теплицы. Когда-то здесь выращивали травы, помидоры и зелень; теперь стеклянные стены потускнели и запачкались, так что внутри ничего не разглядеть. Остров забрал себе большинство построек, возведенных людьми. Гниль ползет снизу вверх, разрушает стены. Всякая поверхность неумолимо порастает мхом; в условиях постоянной влажности от него не избавиться. Ржавчина и плесень. Лужи и грязь. Смерть нашла путь всюду.

– Пение не прекратилось, – говорит Бо на полпути к маяку.

Мы идем по дощатому настилу, и каждый наш шаг отдается эхом. Да, голоса не исчезли. Они разлиты в соленом воздухе, смешаны с ветром и стали настолько привычными, что я едва различаю их на фоне других звуков.

– Пока нет, – соглашаюсь я, но на него не оглядываюсь. Не хочу снова встретиться с ним взглядом.

Вот и маяк. Я толкаю металлическую дверь, ржавые петли скрипят. Полумрак, воздух спертый, запах влажной древесины и сырых камней. Мы поднимаемся по винтовой лестнице, и по пути я предупреждаю Бо, на какие ступеньки нельзя наступать – многие из них проржавели насквозь или сломаны; время от времени приходится останавливаться, чтобы отдышаться.

– В тебя когда-нибудь вселялись? – внезапно спрашивает Бо почти у верхней площадки.

– Если и вселялись, то я не могу об этом помнить.

– Ты действительно в это веришь? И в то, что можно не знать, когда в твоем теле оказывается другая сущность?

Я останавливаюсь на одной из крепких ступенек и поворачиваюсь к Бо.

– Разуму проще справиться с негативом, если забыть о нем и отправить в подсознание. – Бо явно не удовлетворен ответом. – Для твоего спокойствия обещаю, – криво усмехаюсь я, – если одна из сестер Свон когда-нибудь будет внутри меня, я дам тебе знать, если, конечно, смогу.

Он вздергивает бровь и улыбается. Я снова устремляюсь вверх по лестнице.

Чем выше, тем сильнее ощущается ветер. Наконец мы добираемся до комнаты с фонарем. Мощные завывающие порывы ветра проникают через трещины в стене.

– Первым смотрителем маяка был француз, – рассказываю я, – он и назвал остров Люмьером. В те времена поддерживать фонарь и призмы в рабочем состоянии было намного сложнее, не то что сейчас, когда почти все автоматизировано.

– Откуда ты все это знаешь?

– От папы, – машинально отвечаю я. – После того как мои родители купили остров, он досконально изучил все о маяках. – Я с трудом сглатываю и продолжаю: – Лампу и стекла нужно проверять каждый день. И пару раз в неделю протирать все поверхности, потому что в соленом воздухе они быстро покрываются налетом. Ничего сложного. Зато во время шторма или в густой туман маяк может спасти жизнь рыбакам в открытом море. Поэтому мы не даем ему погаснуть.

Бо кивает и подходит к окну, чтобы посмотреть на остров.

Я же смотрю на него: широкие плечи, уверенная поза. Кто он такой? Что привело его сюда?

Туман навис серой пеленой, так что особо не разглядеть, что там внизу. Еще несколько минут Бо рассматривает окрестности, и мы спускаемся по винтовой лестнице.

Отис сидит на деревянном настиле снаружи и ждет, смаргивая дождь, пока я запираю дверь. Ольга расположилась чуть поодаль, вылизывая свой рыжий в полоску хвост. Они привыкли к вечному дождю и не боятся сырости, тут сдался даже кошачий инстинкт.

Мы идем к самой высокой точке острова, минуя старый фруктовый сад. Яблони сорта «бребурн» и анжуйские груши с веретенообразными плодами разрослись так, что больше напоминают лес. Говорят, что морской воздух губителен для фруктовых деревьев, но на Люмьере всегда хороший урожай. Такая вот аномалия.

– А как насчет сада? – спрашивает Бо, остановившись у последнего в ряду дерева.

– А что с ним?

– Деревья много лет никто не обрезал. – Он осторожно касается чахлой, почти без листьев ветки, словно может почувствовать историю дерева, просто прикоснувшись к нему. – Нужно убрать сухие ветки, подрезать все лишнее.