Лиана Мусатова - Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки

Все участники похода, не сговариваясь, после пережитого на руинах святилища, которое породнило их, перешли от чопорного «вы» на доверительное «ты».

– А я, слушая тебя, – решил поделиться сокровенным Пьер, – вспомнил каньон в Чако и мои ощущения. Их сложно передать словами, но я попробую. Со мной происходило что-то необычное. Я, казалось, беспричинно волновался, когда поднимался по лестнице, чтобы попасть в киву. Кива – это такое круглое сооружение, укрепленное в земле и сверху прикрытое почвой. Она находилась в южной части каньона, на невысоком холме. В ее северо-восточной части в стене было прорублено окно. Я знал, что во время восхода через это окно увижу первый огонек солнца. Я волновался, как юнец, идущий на первое свидание. Пока я поднимался по лестнице, алое зарево разлилось по восточному небосклону, и вот… над горизонтом появился яркий уголек. У меня перехватило дыхание. В те минуты я не был туристом, я не был французом из Парижа, я был маленькой частичкой, маленькой клеточкой, вросшей во все то, что меня окружало: каньон, кива, окно, что открыло для меня то, о чем я до сих пор даже не подозревал. Я был единым целым всего мира, обласканным первым светом солнца и произведенным им в человека с большой буквы, человека космоса, человека Вселенной. Я стоял ошеломленный. Я бесконечно удивлялся и восторгался. Мне не хотелось уходить. Мне не хотелось потерять эту связь, это ощущение единства, которое наполнило меня, сделало важной и неотъемлемой частицей не только того мира, который представал у меня перед глазами, то есть современного, а вообще всего существующего с давних давен. Я не могу сказать как, но я ощущал тот давний древний мир, и ниточка моей жизни тянулась оттуда. Это был день летнего солнцестояния, и я не знаю, как использовали это явление древние: совершали ли какой-то ритуал или вели астрономические наблюдения, но я теперь точно знал, что восход в этом окне оказывал огромное воздействие на человека. Он заставлял не только чувствовать, но и мыслить, переосмысливать известное, воспринимать его совершенно по-новому. Я вышел из кивы таким важным: я только что был посвящен в святая святых Природы. И пусть я не мог объяснить это до конца, но кое-что понимал, понимал, что должен сохранить эту связь с окружающим, связь, которая стала такой важной для меня. Она предполагала не только созерцательное и потребительское отношение к окружающему, но и к защите его. Я не знал, как смогу защитить это небо, солнце, каньон, эту киву, но знал, что должен.

– Это тебе был дан знак. Тебя озадачили и заставили думать над решением. Тебе дали возможность ощутить единство, и оно тебе показалось странным, удивительным. А для древних людей такое единство было естественным. Сегодня вам приоткрыли маленькую щелочку, через которую пробились первые робкие лучи Света. У кого-то из вас она была шире, у кого-то уже. Это потому, что Творец дает каждому ровно столько Света, сколько он в состоянии воспринять. Но сколько бы не получил каждый из вас, зрение ваше изменилось. Вы совсем по-другому увидите тот мир, в который вернулись. Пред вашим острым взором откроется вся пошлость поведения людей, их кощунство, оскверняющее святое. Вы научитесь выделять из толпы благоразумных и праведных, сразу же их отличая от тех, кто опьянен бесконечными оргиями и преступлениями. Кто, пресытившись пороками, впадает в зверство инстинктов. Вы уже больше никогда не увидите одинаковую, безобидную праздную толпу отдыхающих. Пред вашими взорами предстанет то, что содержится внутри их – души, вывернутые наизнанку, и истинные лица, с которых сорваны маски. Это ошеломляющее зрелище повергнет вас в растерянность, но у вас хватит мужества это пережить и никому не показать ни взглядом, ни вздохом то, что вы видите. Это вам дано для того, чтобы вы знали, с кем можете работать, а кто уже ввергнут в бездну.

Орнелла обратилась опять к тому ощущению неописуемой небесной любви, которая охватила ее во время медитации. И, как бы там не было, но все до единого хотят любить, хотят найти любимого и жаждут взаимности. И эта жажда покрывает все стремления и помыслы, становится ведущей в жизни человека, толкает его на подвиги и преступления, подмяв под себя все остальные приоритеты. И, как пример своим рассуждениям, Орнелла подумала о том, как в глубокой древности ее будущий муж Тэти убил ее, чтобы заполучить в жены ее младшую сестру Юйю. Разве не любовь его толкнула на это? Власти он уже достиг, обручившись с нею. Он фактически уже был фараоном. Значит, не жажда власти, а жажда любви толкнула его на преступление. «А убивала ли я кого-нибудь? – спросила Орнелла, обращаясь к себе и к тому непонятному явлению, которое, извлекая из шкатулки ее памяти, подбрасывает одно событие за другим. Почему я все-таки так патологически ненавижу Лию?»

Она понимала, что это не только ревность к Пьеру, который последнее время не сводит с нее глаз, это нечто большее. И она почему-то уверена, что докопается до этого со временем. Если в прошлой жизни она была не ее сестрой, как пытается ее убедить Пьер, а лишь дочерью сестры, то зачем же ей ее ненавидеть? Значит, где-то еще пересекались их судьбы. Но где? Интересно, все люди так же повязаны сетью причинно-следственных связей, словно густой паутиной? Не может же быть, что лишь только они четверо, а теперь еще и пятый – Захи, были в этом плотном клубке. К каждому из них должны быть привязаны еще многие, о которых они просто не знают. Так что же это получается? Весь мир – клубок человеческих сущностей, повязанных между собой? И она представила себе муравейник. «Да нет, это не муравейник, – ответила она сама себе, – это что-то неподвластное моему разуму, высветившееся благодаря упавшему на него лучику, лучику моего сознания. Как же все сложно… на Земле, а что тогда происходит во вселенной? Так могла ли я ради любви или из-за любви убить кого-то?»

И вдруг твердый песок пустыни, по которой они шли, превратился в мягкий ковер сочных трав, дюны – в каменистые скалы, а окружающее пространство покрылось густой растительностью. Она очень волновалась и куда-то спешила. Проворно проскакивая между толстыми стеблями лиан, быстро продвигалась вперед, несмотря на то, что перед ней возвышалась непроходимая стена зелени. Но так могло показаться только для непосвященного глаза. Зная особенности тропических лесов, через них можно ловко и быстро пробираться. А для нее эти дебри – родной дом. Она в них ориентируется, как на улицах обычного поселения. Она не просто взволнована. В ее душе бушует гнев, перерастающий в желание мстить. Оно застилает темной пеленой глаза, заставляет неистово биться сердце. Руки, резко двигаясь, словно их сводит судорога, отшвыривают в сторону все, что попадается на пути. Туда, туда, вперед, вперед… и видение пропадает. Все возвращается на место: пески, дюны, спутники. Только бешено колотится сердце, и вздрагивают руки. «Боже, и куда же это я так спешила? И кого же я так ненавидела, и кому я так сильно хотела отомстить? Неужели Лии? Это что, был ответ на мой вопрос?!»