Ирина Тяглова - Непрошеный лунный свет

Как от мира ушедший отшельник,
Где-то истину ищет в пути,
В помощь только дорога да ельник,
Да спасительный крест на груди.

Так и бродит, предавшись сомненьям,
Под ногами – земная печать,
По разбитым мостам и каменьям,
Может, хочет мне что-то сказать?

Будет все, как в неведомой встрече,
Что нельзя ни понять, ни забыть,
И положив мне руки на плечи,
Свяжет нас судьбоносная нить.

Женское счастье!? И есть ли в нём правда?
Это как лучшая в жизни награда!
Это – не замок воздушный из грез,
Это – действительность смеха и слез!

Сколько здесь страсти и сколько волнений!
Споров немыслимых, бури сомнений!
С ласковых взглядов, бросающих в дрожь,
До терпеливости, если жизнь – в грош.

Женское счастье!? Такое простое —
Слагают романы всегда только двое.
Незримо для мира, но всё ж на виду,
Счастье приемлет и боль, и нужду.

Верх воплощения – женщина-мать!
Разве о большем здесь можно мечтать?!
Если у самого края пути,
За руку дети будут вести.

Женское счастье – вот все оно здесь:
Это реальности жизненной смесь.
Это – не замок воздушный из грез,
Это – действительность смеха и слез!

Плачет ветхая Зима,
Окна плачутся в домах,
Плачут крыши, снежный ком,
И сугробы целиком.

Тает вялая Зима,
Снег сочится в закромах,
Слезно капают висюльки —
Бородатые сосульки.

И сутулится Зима —
К ней спешит Весна-кума,
По дорожке, на ледянке,
В разноцветной самотканке.

Солнце рыжее везет,
Топит хрупкий нежный лед.
Где сама прошлась пешком —
Все слизнула языком.

Плачет, горбится Зима,
От нее лишь – бахрома,
И ложится гололедом
Под подошвами народа.

Только властная Весна —
Для Зимы она вредна.
Гонит ветер, гонит стужу,
Сушит слякотные лужи.

Желтогрудая синица
Ждет приход Весны-царицы,
Чтоб с природой в унисон,
Прочь развеять зимний сон.

Под Рождество томятся свечи
В дрожащем отблеске огня.
А над землей колдует вечер,
Звездой Божественной маня.

В углах застынет запах ели,
Запляшут тени на стене,
В хвое качнутся карамели
С гирляндой, вспыхнувшей во тьме.

И серебристый ангелочек,
На ветке место обретя,
Нам суть явления пророчит:
Мир в ожидании Дитя!

А месяц, выгнувшись отрого,
Венчает яркую звезду —
За Рождество, за веру в Бога,
За воздаяние Христу!

Рисуют художники женщину в цвете,
То – с ликом небес, то – верхом на коне,
То – в шляпе старинной, то – скромно в берете,
И образ веками живет в полотне.

И пишут поэты о женщине-лире,
О той, что как музыка, льется в стихах,
И строки звучат упоенно в эфире,
Их сущность всегда остается в веках.

О женщине песни поют и слагают,
И скульптор ваяет её силуэт,
И каждый мужчина, конечно, мечтает
В любимой увидеть таинственный свет.

Пусть время идет, каждый раз все меняя,
Но всё же, живет эталоном в веках:
Будь она близкая, будь неземная,
Женщина просто с цветами в руках.

С колыбели тянутся ручки малыша,
Льется с глаз невинных светлая душа.
Мама поцелует, ко груди прижмет,
Бессловесный голос только мать поймет.

С губ порхнет тихонько песня-мотылёк,
Задрожит, замается ярко камелёк.
И дитя наполнится благостным теплом,
Он укрыт надежно маминым крылом.

Плохо, если нету матери с тобой,
Тут уж не поспоришь с тяжкою судьбой.
Но незримой нитью связанной родной,
Прочное единство будет в жизнь длиной.

Если мама рядом – ждет в окошке свет,
Мы к нему слетаемся миллионы лет.
И никто на свете нас не разлучит,
Только неизбежность в двери постучит.

В сумасшедшем ритме, в суматохе дней
Мы не замечаем старость матерей.
Скоротечность времени явленным гонцом
Ляжет паутиной на ее лицо.

Хочется пригладить, возвратить тепло,
То, что с колыбели с матерью пришло.
Чтоб не гас, не меркнул яркий камелёк,
Пусть порхает мамина песня – мотылёк.

Кто нам на свете всех ближе, дороже?
Мама, что с песней весеннею схожа,
В мягких ладонях хранящих тепло,
Мама, с которой на сердце светло!

Может, здоров ты, а может – недужен,
Знаешь, что маме, любой будешь нужен.
Если оступишься – тоже не в счет,
Мама слезинку рукою смахнет.

Словом поддержит и мудрым советом,
Снова наполнишься внутренним светом.
Стар ты иль мал – для сынов, дочерей —
Нету дороже своих матерей!

Война оставила жестокое наследство:
Сиротство, голод, слезы и нужду,
Смотрела взглядом взорванного детства,
Отложив в память горе и беду.

Следы войны на сопках и курганах,
На обелисках, вкопанных крестах,
На стенах, где в боях кровавых,
Мы занимали попранный Рейхстаг.

Героям вера силы придавала,
И шли на смерть, не замечая ран —
Матросов, перекрывший амбразуру,
И Талалихин, совершающий таран!

Советский воин гнал мучителей-тиранов,
В свинцовом небе маялась заря,
Их столько полегло героев славных,
Но знаем мы, что было все не зря!

Не зря в блокадном городе держались,
Не зря летели эшелоны под откос,
А люди каждый день мужались,
И вспоминали мирный шум берез.

И верили, и ждали, и сражались,
И падали, но вновь вставали в строй.
Вовеки слава всем, Победу одержавшим,
И заслонившим Родину собой!

Мы военных не слышали выстрелов,
Не искали в бомбежках укрытия,
Только хроника нашей истории
Отражает лихие события.

Как отцы наши, братья и деды,
И в родной и в чужой стороне,
День за днем приближали Победу,
Возвращая свободу стране.

Каждый шел по земле отчаянно,
Друг за друга стояли вдвойне,
Так вот тесно, по – братски спаянно,
Так вот прочно – спина к спине!

Будет помнить всегда человечество,
Ветеранов, кто выжил в войне,
Тех, кто пал, защищая Отечество —
Влился в список имен на стене!

Я читаю пожелтевшую страницу —
Треугольник запоздалый о войне.
И слетают буквы, словно птицы,
К фотографии отцовской на стене:
«Завтра в бой, за новою высоткой.
Будем бить фашистов до конца!
Ночь, хотя и кажется короткой,
Время все же есть для письмеца.
Что скучаю, и писать не надо —
Знаешь сам, как я тебя люблю!
Часто снятся домик и ограда,
Как я печку русскую топлю.
Ломоть хлеба, пахнущий тимьяном,
Рушником прикрытый на столе,
Для меня он сладкий самый,
Словно сок березы на стволе.
Завтра в бой! За Родину! За счастье!
Мир лишь добывается в борьбе!
Я не ранен, шрам лишь на запястье.
Буду жить, сынок, назло судьбе!»…
Письмецо, как крылья свиристели,
Плавно возвращается в изгиб…
Я не знал, тогда, еще в апреле,
Что отец мой в том бою погиб!