Елена Кузнецова - Сквозняки закулисья

– Пойдем домой, дочь полка…

Чужой дом. Чужой город. Чужие люди. Чужие роли. Свой репертуар до родов она не успела наработать, а после – пришлось втискиваться в чужой. И все потому, что ее тогда разнесло… Тогда разнесло, теперь разносит, а Катюшенька, ее кровиночка в сырой земле…

Даша присела к зеркалу. Из старой амальгамы проступила та давняя Даша, которой не было в этой комнате – обрюзгшая с оплывшим лицом. Она всматривалась в старое зеркало и видела себя давнюю, раздавленную одиночеством и никчемностью, – другим одиночество, но такой же никчемностью.

– Знаешь, – грустно подмигнула она отражению, – когда все плохо, оно и есть – все плохо. Везде. Ты внимательно погляди на меня сегодняшнюю.

Даша подняла руки и покрутилась. В ответ отражение сделало то же самое. Даша улыбнулась.

– Хорошего человека должно быть много!

– Дашка! Негодяйка! – Отражение погрозило ей кулаком. – Но не настолько же? Как жить собираешься?

Хотелось быть откровенной со своим прошлым, и она попыталась определиться с будущим, но запуталась. Мешало зеркало. Даша отказывалась узнавать в этой одутловатой опустившейся тетке свое – пусть давнее, но отражение, всеобщую любимицу и тайное упование половины курса. От слабого запаха копеечного табака защекотало в носу – отражение смолило одну сигарету за другой и жадно глотало дешевую водку. Ничего не оставалось, как попробовать перевести разговор на безопасные общие темы, и Даша стала рассуждать о том, что надо что-то делать с жизнью. Годы-то летят, как сумасшедшие.

– Не годы это, Дашка, время наше уходит.

– Так ведь оно, подруженька, и не заглядывало к нам.

– А чего оно у нас забыло?

Отражение внезапно и бурно разрыдалось. Пьяный язык путано и сбивчиво проклинал все и всех. Даша попыталась ответить себе на вопрос, – правильно ли она сделала, что уехала после окончания института из Москвы в этот город и в этот театр?

– Я много тебе чего могу рассказать про время. Оно постучало.

Отражение пьяно размазывало слезы по щекам, а Даша вспомнила серый и тяжелый рассвет. Постепенно, как это бывает при получении новой роли, когда ты входишь в другого человека, в Даше проросли прежние тоска и безразличие, и она почувствовала – мрачное небо так давит на голову, что хочется засунуть ее под холодную воду.

Она бы так и сделала, но лень опутала все тело. Ее усилий хватило только на то, чтобы убрать со стола на пол пустую бутылку водки. Бутылка упала и покатилась. Даша проследила за ней и наткнулась взглядом на Катькиного зайца. Привычные слезы покатились из глаз.

– Почему это так, – от размазанной туши защипало в глазах, – все куда-то уходит – близкие, время, друзья, жизнь… Пишем письма, пьем кофе, встречаемся, переливаем из пустого в порожнее, а проснешься утром с тяжелой головой и поймешь – уходит. Раньше казалось, лучшее – впереди! Это не так.

Отражение молча покачало головой – все правильно, попробуй, поспорь.

– У всех, наверное, так, – бежим куда-то вдаль сломя голову, пропускаем все, что рядом. Вот наступит завтра!.. Ну и наступило, и что? Что изменилось?

– Только я постарела, – отражение глумливо хихикнуло, – да размеры изменились… Домечталась! Дочки нет, ролей нет, мужа тоже.

– Лет пять назад еще оставались слабые шансы. – Даша неуверенным движением попыталась расчесать волосы. – Теперь, похоже, и они сменили дислокацию. А ведь вспомнить…

Как было ей не помнить? На учебные просмотры сбегался весь институт. Ни у кого не было сомнений в будущей карьере – Даше пророчили блистательный успех и в театре, и в кино. Походка – попробуй, не оглянись! Волосы – реклама лучшего шампуня! На талию равнялся стандарт.

– Погляди на меня теперь… Зеркало протирать не стоит – смазанный фокус в пыли!

Расческа запуталась в химии. Рука судорожно рвала кусочек пластмассы.

В фокусе хорошо была видна стареющая растрепа с отечным лицом в рваной сорочке. Даша хотела рассказать этой тетке про свою нелепую жизнь, про дочкин кашель и зайца, который все время попадается ей на глаза, про то, что у нее нет денег на памятник, про тихую радость оттого, что в театре помогли поставить оградку на могилке. А еще ей надо было решить окончательно – стоит ли оставаться в этом балагане, если уже давно – еще до смерти дочки – ее перестали занимать в спектаклях. Нет, она что-то играла – роли второго плана, вводы. Теперь у нее было много свободного времени для того, чтобы разобраться в себе. Вечернее настроение жило лишь смутной жаждой каких-то перемен. Но проходили дни, наставали ночи, и ничего не менялось. Даша привыкла играть маленькие роли и мечтать о больших. Придет когда-нибудь новый режиссер, увидит ее, предложит постановку, и тогда начнется полноценная жизнь.

– Я все знаю, Дашка. Режиссеры приходят и уходят, а извечное – «не вижу, не замечаю» – передается, словно по эстафете, в наследство. Ну, не видят они меня, кобели заумные! У тебя теперь иначе? – Даша неопределенно пожала в ответ плечами. – А меня в упор не замечают. Да и сама я перестала себя замечать. Живу тихо. Живу ли? Успокоилась. Научилась находить радость в редких прогулках, книжках, – отражение невесело хмыкнуло и икнуло. – Самая активная читательница в ближней библиотеке, мать твою…

У Даши заныло сердце, – там, в зеркале, Катька должна быть еще живой. Она еле сдержалась и, чтобы не завыть от ужаса, стала рассказывать отражению, что в театре приглашенный режиссер ставит «Дядю Ваню» Чехова. От собственного рассказа, воодушевилась передавая подробности того, как засуетились все, узнав, что постановщик приедет к ним прямо из Канады.

– Из самой Канады и прямо к нам, здрасьте! – Отражение рассмеялось надтреснутым голосом. – Есть ли там вообще театр? Ставили свои домашние игрища для сбора поношенных курток нищим в резервациях, – вот и вся Канада. Благотворительность обожравшихся домохозяек. Вшивота! Новые формы, новые формы! Деньги другие – вот и вся новость! А! – неверная рука с той стороны зеркала опрокинула бутылку.

Даша еле сдержала смех, когда увидела, как отражение потекло сдобным тестом на пол и принялось шарить в потемках под столом.

– Ваши дуры, небось, все уши прожужжали, – толстуха прижимала к груди спасенную емкость. – Картинки, да и только! По всем углам – шу-шу-шу! Мужики стали ходить со стрелочками на брюках, бабы вспомнили про ресницы! Ой, выбьемся в первые театры! В Москву поедем на гастроли! Хохма!

– Мне вся такая суета по барабану – чего трепыхаться? – Отражение с сожалением разглядывало бутылку на просвет. – Да к тому ж, смирилась я с судьбой, чего без толку ждать подарков и чудес?

Даша не стала рассказывать про собственные впечатления. Не до нового режиссера. Она, глохшая от горя, чувствовала себя тенью. Но актрисы сразу оценили его. Он, правда, был хорош – высокий, большелобый, с лицом актера на роли благородных отцов. Посмотрел несколько спектаклей, посидел на репетициях и через неделю на доске объявлений появился приказ: Даша – Соня. Раза четыре украдкой она читала эту строчку, даже рукой трогала. А в голове одно только и вертелось: «Почему меня?»