Владимир Титов - Это не сон

– Ян, ну куда тебя понесло! – Перед ним неведомо откуда возникла Анжела. Она была в той же юбочке и блузочке, в какой встретила их в квартире. – Перебрал, что ли? – Она крепко – не вырвешься! – обхватила его запястье тонкими пальчиками, и Ян почувствовал, что рука мертвячки не холодная. Скорее – горячая. Но это открытие его отчего-то не порадовало… – Ян, ну не тупи, пошли! Девчонки тебя ждут! Особенно Аська, хи-хи! Всё только начинается! Мы зажжём до звёзд!..

Немного найдётся желающих бродить безлунной ночью по лесу, и мало кто даже при свете дня полезет в глубокий овраг, в котором и в июньский полдень темно, и то ли от вечного сумрака, то ли по другой причине каждого охватывает безотчётная сосущая тоска. Поэтому ни один человек не видел, как свежий холмик на дне оврага зашевелился, вспучился, и из земли высунулась бледная грязная рука. Она стала судорожно разбрасывать комья земли. Вскоре из-под земли пробилась вторая рука. На пару дело пошло быстрее, и через несколько минут обитатель могилы выполз наружу. Он передохнул, потом сунул руку обратно в раскоп и с усилием вытянул наружу большой бесформенный мешок. Он вскинул мешок на плечи и потащился по борту оврага наверх, оскальзываясь и хватаясь за ветки. Достигнув вершины, подземный житель перевалил через гребень и зашагал прочь.

Он брёл неуверенно, точно поднятый мертвяк – или человек, который три дня пролежал в могиле, без света, без еды и питья, довольствуясь одним воздухом, и то через тростинку. Когда он вышел на прогалину, в неверном свете звёзд можно было бы увидеть, что половина лица его залита кровью, а на месте левого глаза зияет чёрная впадина.

Человек остановился, достал из-за пазухи платок и тщательно завязан здоровый глаз. Сделав это, он замер на месте, разведя в стороны полусогнутые в локтях руки ладонями наружу. Так он стоял некоторое время. Потом изувеченное лицо дёрнулось в несмелой улыбке, как будто он услышал что-то приятное. Не снимая повязки, человек подхватил мешок и зашагал в одному ему понятном направлении. Он шёл сквозь лес с необычной для незрячего ловкостью и через несколько часов вышел на опушку. Впереди было большое поле, и где-то вдалеке, почти у горизонта, спала деревня. Ни в одном из домов не было видно света. Загадочный странник постоял, прислушиваясь к чему-то, потом быстро подошёл к сосне, погладил кору, бормоча странные слова, и с неожиданной для измождённого калеки ловкостью полез вверх, хватаясь за обломанные сучья. Так, бормоча, он достиг веток и скрылся в кроне. Через некоторое время на землю с глухим стуком упало тёмное тело. Это был молодой ещё парень с петлёй на шее. Его лицо страшно вспухло, глаза выкатились из орбит, изо рта торчал язык.

Верёвка, на которой он был повешен, была перегрызена.

Следом за висельником спустился и подземный выходец. Он снял повязку и удовлетворённо вздохнул. Затем, продолжая бормотать, достал из мешка тринадцать оструганных колышков и принялся втыкать их вокруг мертвеца.

– Знатный мертвячок… – пробормотал он. – Заложный. Целенький. Без изъянца. Хорошей смертью помер – сам с тоски удавился… Девка другому дала… дур-рак, нашёл из-за чего… Это то, что нужно… Наворотим мы дел, парнишка… – Прежде, чем воткнуть тринадцатый колышек, он взял ещё несколько предметов из мешка и уложил их внутри круга. Только потом он воткнул последний колышек.

Висельник вздрогнул. Одноглазый невозмутимо развернул широкую плоскую коробку, оказавшуюся ноутбуком, и включил его. Мертвенный свет экрана упал на изувеченное лицо. Подождав, когда компьютер загрузится, одноглазый воткнул в USB-порт длинный шнур, на противоположном конце которого была длинная трёхгранная пика из матового материала, похожего на камень. Её одноглазый воткнул в сердце висельника. Мертвец снова вздрогнул. Одноглазый прижал к губам большой варган и ударил по язычку. Раздался жуткий низкий звук. Мертвец пошевелился третий раз. Одноглазый забил по язычку, то медленнее, то быстрее, добавляя к рычанию варгана собственное утробное гудение.

Висельник задёргался, точно его ещё не перегнившие нервы били током. Он размахивал скрюченными руками, брыкался, туловище изгибалось, как тело змеи. Дёрнувшись особенно сильно, он встал на колени. Голова свисла на бок и дико уставилась на одноглазого. Тот продолжал играть. Руки мертвеца поднялись неуклюжими рывками и потянулись к одноглазому – и вдруг опали. Мертвец рухнул на землю, как мешок с костями, и замер без движения. Теперь его можно было с полной уверенностью называть покойником.

Одноглазый выдернул пику из груди парня, отсоединил шнур от USB-порта и выключил ноутбук.

* * *

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

– Пал-Палыч, звонят с вахты. К вам женщина!

– Красивая?

– Наверное, да. Она говорит, что она – ваша жена.

Крупный мужчина, утонувший в просторном кожаном кресле, поморщился.

– Скажи, чтоб пропустили.

– Да, конечно, Пал-Палыч. – Незримая собеседница отключилась.

Пал-Палыч – рослый широкоплечий мужчина с волевым, чуть оплывшим лицом и с небольшим животом, в дорогом зелёном костюме с золотой искрой – поднялся из кресла и прошёл к окну.

– Овца тупая, – сказал он в пространство и вернулся в кресло.

Через некоторое время в дверь деликатно постучали, и после раздражённого пал-палычева «Да-да!» в кабинет вошла дама. В старых романах о таких дамах писали «со следами былой красоты». Она была богато одета, имела недешёвую причёску и роскошные серьги в ушах, и по ней было видно, что лет двадцать назад она и в самом деле была красавицей. Но сейчас переживания старили её больше, чем время.

– Проходи, Мариша, присаживайся, – доброжелательно сказал Пал-Палыч – но сколько скрытой издёвки было в этой доброжелательности! – Сказать Машеньке, чтобы кофе заварила?

Гостья покачала головой.

– Не надо мне твоего кофе, – вполголоса проговорила она и осталась стоять.

– Ну, на нет и суда нет. С чем пожаловала, дорогая бывшая супруга?

«Дорогая бывшая» в три приёма вздохнула и заговорила:

– Павел, последний раз тебя прошу. Не за себя. За сына. Сын он тебе или нет? Ты ж нас без крыши над головой оставляешь, Павел, или ты ирод бесчувственный? Сына пожалей!.. – дама захлюпала и потянулась за платком.

– Так-так, Марина Викторовна, – Пал-Палыч выставил вперёд пухлую ладонь. – На слезу давить не надо. Если бы вы знали, сколько раз меня пытались взять на слезу, вы бы охнули. Не действует, давно проверено. Позволю себе напомнить вам, Марина Викторовна, что квартира, в которой вы изволите проживать, целиком и полностью принадлежит мне, поскольку приобретена на мои личные средства. И любой суд вам это докажет. Я же предлагаю обойтись без судебной процедуры, по-родственному. Вы продаёте ваш домик в Осташково, я добавляю вам необходимую сумму, не требуя, заметьте, возврата, и так мы вскладчину покупаем вам квартиру. Простите, однокомнатную. Я не миллиардер, а вы, Марина Викторовна, не инвалид войны и труда, да и Димчанский уже не пацан. Семнадцать лет, пора начинать жить по-взрослому. Пусть заработает, чтобы не жить с матерью в однушке. Я, когда в его возрасте был, мы всемером в двух комнатах в коммуналке жили, и ничего. Сама видишь, чего достиг. А если бы меня с малолетства по головке гладили, сюси-муси, я бы так и остался… сюси-муси!..