Наталья Любимова - Наследство старого аптекаря

В ту же секунду наступило полное облегчение, и оперативник с егерем без сил опустились на землю.

– Кто это был? – отдышавшись и вытирая пот со лба спросил Геннадий. – Я его чуть не пришиб.

– Старикашка, который служит Переругу, – тоже тяжело дыша ответил Рябинин.

– Кто такой Переруг? – застегивая рюкзак снова спросил тот, и пощупал на щеке синяк, оставленный Рябининым.

– Какой-то сказочный злыдень. Который ссорится со всеми, и всех, кто мимо идет между собой ссорит, и за это дань с прохожих собирает, – застегнул свою сумку Рябинин, и потрогал рассеченную губу.

– А ты его откуда знаешь? – продолжал допытываться егерь.

– Нет, я с ним лично не знаком, – ответил оперативник, – просто, как-то вел одно дело и там мне пришлось столкнуться с нечистой силой и побывать в гостях у сказки. Ну, а если серьезно, то девчонка одна очень любила эти сказки и мне рассказывала, а теперь она пропала, а я ее ищу, не стал вдаваться в подробности Рябинин.

– Ловко ты в него солью запустил. Жалко ее, но уж лучше без соли, чем так. Я чуть не лопнул от злости, – нашел шапку в кустах егерь, сбитую Рябининым в пылу борьбы за соль, и одел ее на голову. – Еще чуть-чуть и меня бы разорвало. Пошли от сюда! – поднялся он на ноги. – А то вдруг этот мухомор вернется. Кому расскажи не поверят…

– А ты и не рассказывай, могут и в психушку определить, – посоветовал оперативник, и тоже поднялся на ноги.

Дальше шли молча, потому как сил на разговоры не осталось.

Когда подошли ближе к реке, Рябинину эта местность от чего-то показалась знакомой. На излучине, уходя корнями в берег, раскачивая на ветру своим тонким стволом росла молодая плакучая ива. Рябинина охватил легкий озноб и тревога. Геннадий шел впереди на несколько шагов. Как только они поравнялись с плакучей ивой, их снова окутал густой сизый туман, и Рябинин потерял из поля зрения егеря.

– Геннадий! Геннадий! – услышал он свой глухой голос, словно не проходящий через туман. Как будто какая-то невидимая стена стояла впереди и заглушала его, и его попутчик не отзывался.

Теперь Рябинину казалось, что дерево стало большим, его ветви уходили высоко в небо, а ствол стал широким в несколько обхватов. Оперативник застыл на месте, боясь сделать лишнее движение, свалив все на преломление света и обман зрения. «Что только не померещится в тумане», – успокаивал он себя. «Сейчас туман пройдет, и все обретет узнаваемые формы».

– Геннадий! – снова позвал он своего спутника, но тот так и не отозвался.

Глава 8

«Неожиданное горе»

7 апреля на итальянском крейсере «Эльба», команда «Варяга» была доставлена в Севастополь, где ее с торжественными почестями встречали жители города, военные и гражданские чиновники.

Когда Антонов помог Бурову спуститься по трапу на берег, тот перекрестился и сказал:

– Благовещение сегодня. В церковь бы сходить.

Отовсюду с ветками мимозы, букетиками фиалок и крокусов, бежали девушки поздравлять героев. Мальчишки, пристраиваясь за ровным строем моряков тоже старались чеканить шаг. Антонов с Буровым и несколькими другими матросами, получившими тяжелые ранения в бою в военном параде не участвовали. После торжественной части они направились в церковь. И маленький старый священник специально для них отслужил ещё один молебен. Окропил их святой водой и благословил. Потом отдельно подозвал к себе Антонова, долго смотрел ему в лицо и жестом показал, чтобы тот склонил голову. Антонов наклонился, и священник накрыв его епитрахилью 9стал читать над ним молитву. Потом намазал ему лоб елеем и приставил серебряный крест к губам. Антонов поцеловал крест, а священник произнес:

– Благослови тебя Бог, заступник и помощник хранителей света и добра. Никогда не смотри в темноту, ищи свет в своем сердце. Зло злом наказать нельзя. Только безграничная вера может спасти в трудную минуту. – Он перекрестил парня и одел ему на шею ладанку 10. – Бог с тобой! В трудную минуту открой ее, она поможет тебе.

Пробыв около месяца в Севастополе и решив бумажные вопросы в местном адмиралтействе. Выхлопотав пенсию и денежное пособие Буров засобирался домой в Полтавскую губернию. А так как он был еще слаб, а Антонову нечем было заняться. Буров настоял на том, чтобы доктор поехал с ним.

– Ты, Роман Иванович, перед моим смертным одром, твердо обещал быть моим гостем. Я этого не забыл. Уважь, я ведь тебе жизнью обязан. Если бы не ты, я давно бы гнил в чужой земле. А сейчас я направляюсь домой на своих ногах, с руками, с головой. Не откажи! Уважь старого моряка.

– Какой же ты старый, – не согласился с ним Антонов, – сколько лет-то тебе?

– Тык, сорок первый пошел, – ответил Буров.

– В сорок лет жизнь только начинается, – ухмыльнулся Роман, цитируя героя Владимира Басова из фильма «Москва слезам не верит».

– Как так? Ещё малёхо и на погост, – не понял Буров.

– А, так, – стал объяснять Антонов, – люди до сорока – строят дом, карьеру, растят детей, а потом, отдыхают – ездят в путешествия, нянчат внуков, занимаются любимым делом: кто книги пишет, кто рисует, кто цветы выращивает.

– Это ты мне про какую-то сказочную жизнь рассказываешь, – не согласился Буров. – В моей жизни нет никаких путешествий, окромя плавания по роду службы, внуков у меня тоже пока нет. Вот приеду домой дочку замуж выдам, крышу починю, жене с огородом помогать стану, хозяйство заведем, корову купим, а там глядишь и внуков дождусь. Дочка у меня красивая, ладная, работящая, – решил он заинтересовать Антонова. – Коса русая, глаза голубые, кожа белая, щеки румяные, девятнадцатый год пошел. Мне б такого зятя как ты. Это ничего что ты о крестьянской и морской жизни ничего не знаешь. Зато людей лечить умеешь, говоришь красиво, умно. Село у нас большое, да и соседнее рядом, знаешь сколько людей к тебе за помощью ходить станут. Ты будешь их лечить, а они тебе деньги, продукты, вещи. Проживем…

А на будущий год избу тебе новую отстроим. Маришка моя, дочка стало быть, ласковая, послушная, детишек тебе нарожает. Одна она у меня. Жена еще двоих родила, да не дожили они до года, померли. Лихоманка на них напала, сгорели… – смахнул рукавом навернувшуюся слезу моряк. – А Маришка выжила. Сильная она у меня, выносливая. Маленькая была мы вместе с ней в лес по грибы ходили, на рыбалку. Даже на охоту с собой брал, стрелять научилась, не хуже мужика белку в глаз бьёт…

Мне мужику бывало тяжко идти, а она ничего идет молчит, еще и снедь на себе тащит. А обратно с добычей шли, дам ей мешочек небольшой, так она хоть волоком, а донесет… Соскучился я по ней шибко, почитай три года не видал. И по жене тоже очень скучаю. Она у меня добрая, не многословная. Руки у ней мягкие, верткие, смотришь на них как они ловко тесто месят, белье стирают, штопают, не налюбуешься…