Нина Воронель - По эту сторону зла (Былое и дамы-2)

Граф Гарри Кесслер, дипломат, писатель и покровитель искусства модерна, остался заметной фигурой на шахматной доске истории как выдающийся автор многостраничного собрания дневников, которые он вел ежедневно с двенадцати лет. Первый – вернее, второй, – том его дневников «Огни Берлина», где описываются годы между двумя мировыми войнами, был издан сразу после Второй мировой войны. Тогда как истинно первый, «Путь в бездну», долгое время считался потерянным. И только в 1987 году согласно завещанию графа был открыт банковский сейф на Майорке, где хранились дневники, освещающие период конца XIX века и начала XX до Первой мировой войны.

Дневники графа Кесслера вызвали огромный интерес и переведены на многие языки не только благодаря добросовестной и подробной манере записей, но и тому, что их автор состоял в знакомстве со всеми, кто был хоть чем-нибудь знаменит. Помимо того, что граф Гарри был красив, талантлив и широко образован, он умудрился очень удачно родиться и, как говорится, с младых ногтей качался на правильных коленях.

Его родители – гамбургский банкир Адольф Кесслер и ирландская красавица-певица, по прихоти судьбы носившая имя Алиса Линч, чем напоминала героиню парагвайской драмы, тоже ирландскую красавицу и тоже певицу, Элизу Линч. Впрочем, благополучная судьба Алисы мало походила на бурную судьбу Элизы, сходство было только символическим. Если в красавицу Элизу безумно влюбился неудачливый авантюрист, император Парагвая Франциско Солано Лопес, то в красавицу Алису так же безумно влюбился вполне удачливый первый император объединенной Германии Вильгельм. Это была последняя любовь великого старика к юной девушке, нечто вроде любви умирающего Гете к семнадцатилетней Ульрике.

Неизвестно, случился ли реально роман между Вильгельмом и Алисой, но точно известно, что первый германский император до конца своих дней осыпал милостями семью красавицы – он не только пожаловал ее супругу-банкиру дворянство и графский титул, но был также крестным отцом младшей дочери Алисы – Вильгельмины. Ее сын Гарри получил образование в лучших университетах Германии и Англии и с ранней молодости вращался в различных элитарных кругах – светских, дипломатических, артистических. Благодаря прекрасному воспитанию, близости к императорскому двору, а также красоте, богатству и личному обаянию он был желанным гостем любого модного салона, который по возвращении домой описывал в своем дневнике подробно, добросовестно и остроумно.

С кем только ни сводила его судьба за долгие годы ведения дневников – с Роденом, Майолем, Андре Жидом, Дягилевым, Нижинским, Рихардом Штраусом, Гауптманом, Новалисом, Верленом – всех не перечесть! Но главной точкой его интереса многие годы оставался Фридрих Ницше, которого он считал величайшим мыслителем всех времен и в увековечении памяти и наследия которого он сыграл неоценимую роль.

Вернувшись домой после первого посещения своего кумира, Кесслер не нарушил традицию – он сделал запись в дневнике:

«Когда я вошел, он спал. Его могучая головы, слишком тяжелая для его шеи, чуть склонившись направо, свесилась на грудь. Лоб у него огромный под копной все еще темно-каштановых волос. Его плохо ухоженные роскошные усы тоже еще не поседели. Глубокие темно-коричневые тени лежат на щеках под глазами. Опухшие кисти рук, опутанные зеленовато-лиловыми венами, выглядят восковыми и похожи на руки трупа. Несмотря на то что Элизабет принялась гладить его плечи и звать: «Проснись, дорогой, проснись!», он не проснулся. Он не выглядит ни больным, ни безумным, он просто выглядит, как мертвец».

– Не понимаю, куда исчез Савелий, – пожаловалась Мальвида дочери. – Я уже третий день не могу его найти, две пневматички ему отправила.

– Ты уже третий день его ищешь? Тайком от меня?

– Не то чтобы тайком, но не хотелось тебя волновать.

– Так что с тобой?

– Ничего особенного – по ночам сердце иногда схватывает.

– И ты третий день молчишь? Можно ведь вызвать нашего семейного врача, почему обязательно Савелия?

– Я к нему привыкла.

– Вечные причуды! А что ты делаешь, если сердце схватывает в Риме?

– В Риме у меня есть свой семейный врач.

Их едва не разгоревшуюся ссору прервал резкий звонок колокольчика у ворот. Ольга выглянула в окно.

– Ну, слава богу, нашелся твой Савелий! Мчится, как афганская борзая.

А Савелий уже вбегал в утреннюю гостиную:

– Мали, дорогая, вы меня искали? Что случилось?

– Куда же вы запропали без предупреждения? А если бы и вправду что-то случилось?

– Виноват, виноват, виноват! Но когда вы узнаете, куда я запропал, я уверен, вы меня простите.

– Если вы так уверены, рассказывайте!

– Мали, ты говорила, что у тебя схватывает сердце, – вмешалась Ольга.

– Да-да, сердце! По ночам иногда болит. Но вы сначала расскажите, где вы были, а потом займемся сердцем.

Савелий явно не спешил сразу перейти к сути дела.

– Три дня назад Лу попросила меня встретиться с ней в Магдебурге…

– Я сразу заподозрила, что за вашим исчезновением скрывается Лу, – фыркнула Ольга.

– Но вы даже и на миг не заподозрили, зачем она там скрывалась.

– Разве? Я заподозрила, что к вашему приезду Лу уже сняла двухместный номер в приличном отеле.

– Вы опять за свое, Оленька! А ведь в этом нет ничего нового.

– Оля, угомонись, дай Савелию рассказать, зачем Лу занесло в Магдебург, – рассердилась Мальвида и вдруг догадалась. – Это как-то связано с Фридрихом, да? Ведь Наумбург там совсем рядом?

– Ну, Мали, вы просто чудо! Такое чутье на своих!

– Чего же вы тянете! Говорите скорей – что с Фридрихом? Он жив?

– Жив, если это можно назвать жизнью. Молча лежит на кровати посреди комнаты в белом балахоне – изображает Заратустру, который когда-то много чего сказал.

– Что значит – изображает Заратустру? Зачем? Кто его заставляет?

– Ясно кто – его дорогая сестричка Элизабет!

– Какая-то чушь! Для чего ей это понадобилось?

– Для ремонта крыши.

– Какой ремонт? Какой крыши?

– Ну, крыша течет, а денег на ремонт нет.

– И при чем тут Заратустра?

– А при том, что люди приходят смотреть на Заратустру и платят за вход.

– А Фридрих согласен?

– Дорогая Мали, ну, кто его спрашивает? Он ведь ничего не понимает – он тихо лежит, иногда пукает, иногда писает под себя и смотрит в потолок, над котором эта самая крыша.

– Она что, выставила его на всеобщее обозрение?

– Что-то вроде того. Обозрение не так чтобы всеобщее, а только для тех, кто заплатит.

– И что сделали вы с Лу, когда это увидели?

– А что мы могли сделать? Заплатили и вошли.

– Вы хотите сказать, что Лу заплатила, чтобы посмотреть на Фридриха в таком печальном виде?