Дэвид Амброуз - Суеверие

— А ты правда сам готовишь? Или научился делать только одно блюдо, чтобы производить впечатление на девушек?

— Приходи завтра в гости, и узнаешь.

Она наклонилась к нему и поцеловала.

— А что, я могу.

Они еще немного поговорили о себе, о своем прошлом — а потом снова вернулись к предстоящему эксперименту и принялись обсуждать предполагаемый состав группы. Вдруг Сэм замолчал на полуслове и задумчиво посмотрел в окно на черные воды Гудзона. Джоанна уже начала привыкать к тому, что он иногда погружается в себя, и мысли его витают где-то в другом месте. Эта его особенность вызывала симпатию, поскольку сам он не отдавал себе в этом отчета, и в такие минуты казался беззащитным и одиноким.

— Знаешь, о чем я думаю, — сказал он после продолжительного молчания. — Если бы мне удалось зазвать к нам Роджера Фуллертона, это была бы не просто удача, а настоящая сенсация.

— Кто это — Роджер Фуллертон?

— Мой старый профессор физики из Принстона. Он действительно очень знаменит и дважды выдвигался на Нобелевскую премию, хотя и не стал пока лауреатом. Если он будет в нашей группе, это привлечет к эксперименту внимание даже тех, кто вообще не видит смысла в исследовании паранормальных явлений, считая их чем-то средним между массовой истерией и шарлатанством.

— А он согласится?

— Даже не знаю, — Сэм негромко засмеялся и наконец снова повернулся к Джоанне. — Он-то как раз всегда и считал такие явления чем-то средним между массовой истерией и шарлатанством.

— Ты говорил, что для успеха необходимо, чтобы все участники эксперимента относились к нему непредвзято. А теперь предлагаешь позвать скептика.

— Скептицизм — это вещь двойственная. Истинный скептик обязан быть объективным. Роджер работал с Эйнштейном и Нильсом Бором. Он один из последних представителей того поколения ученых, которые первыми обнаружили, что реальность исчезает, как только к ней приблизишься, чтобы рассмотреть получше. По логике вещей, для таких как он телепатия и психокинез должны казаться естественными, как воздух.

— Тогда почему он в них не верит?

Сэм пожал плечами и вылил ей в бокал остатки шампанского.

— Спросишь его сама. Ты в субботу свободна?

— Вроде бы да.

— Приезжай в Принстон. Я думаю, Роджер тебе понравится. А уж в том, что ты ему понравишься, я не сомневаюсь.

Едва Сэм поставил машину на стоянку, начался дождь. Съежившись под старым зонтом, который Джоанна нашла на заднем сиденье, они прошли по аллее, разделяющей два университетских корпуса. Поднявшись на второй этаж одного из этих зданий Сэм постучал в дверь, и скрипучий голос ответил:

— Войдите.

«Пижон» — первое, что подумала Джоанна, увидев Роджера Фуллертона. Он был одет в безукоризненный костюм-тройку из великолепного твида, а его седые усы были тщательно расчесаны и кончики завиты. Когда Сэм представлял Джоанну, в глазах Фуллертона вспыхнули искорки, и Джоанна поняла, почему Сэм утверждал, что ее присутствие может повлиять на его решение.

Они уселись в кожаные кресла, и им принесли чай. В этой комнате Фуллертон уже больше сорока лет проводил семинары со своими студентами, и она несла на себе отпечаток долгой насыщенной жизни. На стенах под причудливыми углами были развешаны фотографии людей, лица которых показались Джоанне знакомыми, и самого Фуллертона в молодости. Повсюду были живописно разбросаны книги и листы бумаги; на столе у окна стоял компьютер.

— Итак, — начал Фуллертон, переводя взгляд с ног Джоанны на ее лицо, — я полагаю, цель вашего визита — убедить меня принять участие в одном из так называемых «экспериментов» Сэма.

Он говорил с едва заметным английским акцентом, который вызвал в памяти Джоанны образ Рэя Милланда или Кэри Гранта из какой-нибудь старой ленты. Она взглянула на Сэма — тот как ни в чем не бывало прихлебывал чай.

— Думаю, на это он уже не рассчитывает, — защищая Сэма, сказала она. — Пока мы к вам ехали, он сказал, что вы непременно начнете с ним спорить, но это помогает ему всегда быть в форме.

Роджер хихикнул:

— Ну что ж, постараюсь его не разочаровать.

После того первого разговора о Фуллертоне Сэм посвятил Джоанну в историю своих взаимоотношений с профессором. Они познакомились, потому что Сэм ходил на его лекции и в конце неизменно задавал вопросы. Возникшая между ними дружба не распалась даже после того, как Сэм забросил физику и занялся психологией — с точки зрения Фуллертона, беспредметной наукой. Но простое неодобрение сменилось настоящей яростью, когда Сэм увлекся парапсихологией.

Допив чай и закончив обмен светскими любезностями, мужчины продолжили свой вечный спор, словно отложенную партию в шахматы, которую стремятся доиграть при первой же возможности. С прошлой встречи ничего не изменилось, и каждый помнил свой последний ход.

— Ты просто сбрасываешь со счета половину того, что было открыто за последнюю сотню лет, — говорил Сэм. — В конце девятнадцатого века не случайно произошел взрыв интереса к феноменам психики.

— Старые дуры и неврастеники-холостяки, — перебил его профессор, — сидели в темноте, положив ладони на стол, и ждали, пока мамаша подаст им знак с того света. Боже правый, неужели ты хочешь сказать, что они занимались наукой?

— Подобными вещами интересовались лучшие умы в нашей стране и в Европе — врачи, физики, философы, люди, которые до сих пор пользуются большим авторитетом в науке...

— И помнят их именно благодаря их научным трудам, а не потому, что они копались в бессмысленных суевериях, которые ни к чему не ведут.

— Наоборот, они обратили внимание, что происходят чрезвычайно интересные вещи, и им хватало любознательности — и честности — попытаться выяснить природу этих явлений. Ты сам учил, что суть научного подхода в том, чтобы быть готовым поставить под угрозу опровержения собственные идеи.

— Правильно, они это делали — и ничего не достигли! Поскольку нет ни одного эксперимента с повторяющимися результатами, которые доказали бы...

— Проведена масса таких экспериментов, доказавших, что сознание человека и животных способно влиять на случайные события. Статистика показывает это со всей убедительностью.

— Подтверждать теорию статистикой — все равно, что ее опровергать.

— Законы физики тоже базируются на статистике.

— Квантовые явления непредсказуемы, но их средняя величина позволяет вывести закономерности, которые постоянны — по крайней мере настолько, что их можно использовать где угодно, начиная от электронных часов и кончая космическими кораблями. А твои так называемые эксперименты выявляют всего-навсего отклонения, на основании которых нельзя сделать никаких научных выводов. И тем более, найти им практическое применение. Все, что у тебя есть, это некая неопределенная сила, которую ты называешь «пси», и принимаешь за ее проявления обычные флуктуации.