Дэвид Амброуз - Суеверие

Однако сейчас Сэм и его ассистент. Пит Дэниельс, стали свидетелями устойчивого и впечатляющего нарушения этого правила. Тахоскоп буквально забился в один угол комнаты. Каждый раз, когда генератор задавал ему направление, казалось, что он выберется из этого угла, но следующие сигналы вновь возвращали его на прежнее место.

Сэм и Пит переглянулись, не пытаясь скрывать друг от друга охватившее их волнение. Оба понимали, что это исторический момент: в лабораторных условиях проведен опыт, который дал повторяющийся результат, который доказывает существование необъяснимого явления.

— Хорошо, давай переставим клетку, — наконец сказал Сэм.

Двухмесячные цыплята возмущенно запищали, когда их домик подняли в воздух и перенесли на два ярда. Впрочем, они быстро освоились и снова начали призывать к себе неопределенный движущийся предмет, который считали свой мамой, отошедшей от них на большее расстояние, чем им бы хотелось.

Пит вернулся из соседней комнаты с распечаткой и молча протянул ее Сэму. Цифры сами за себя говорили.

— Почти в три раза! — воскликнул Сэм, прикинув в уме. — Эта чертова штуковина в три раза чаще вертится вокруг клетки с цыплятами, чем возле пустой.

— Просто невероятно, — кивнул Пит.

— Однако это так.

Оба дружно повернулись, услышав, что цыплята радостно оживились. Тахоскоп развернулся почти на триста шестьдесят градусов. Сэм перехватил взгляд Пита; каждый понял, о чем подумал другой, и каждый тут же устыдился этой нелепой мысли. Глупо считать, что тахоскоп активно ищет свой выводок. Это просто машинка, которая не обладает способностью мыслить логически даже на уровне простейшей компьютерной программы. Любая программа есть некая упорядоченность, а сама суть процесса, управляющего движениями тахоскопа, заключается в полном отсутствии какого бы то ни было порядка.

Единственно возможной силой, которая последние двадцать минут заставляла тахоскоп крутиться на одном месте, было желание маленьких цыплят, чтобы их мама не уходила от них далеко. Как почти все детеныши, они считали своей матерью первый движущийся предмет, с которым познакомились, вылупившись из яйца. Два месяца они бегали за тахоскопом — но сегодня их впервые посадили в клетку, и они уже не могли догнать свою курицу.

И вместо этого они заставляли машинку подъезжать к ним.

Через час Пит принес клетку с другими цыплятами. От предыдущих они отличались только тем, что никогда не видели тахоскопа и не питали к нему никакой привязанности.

Сэм запустил машинку. Двадцать минут она бегала по произвольным направлениям, и цыплята не обращали на нее ни малейшего внимания.

— Ладно, теперь сделаем ночь, — сказал довольный результатами Сэм и подошел к выключателю. Лаборатория погрузилась во мрак, и цыплята взволнованно запищали.

— Видишь? — сказал Сэм. — Они не выносят темноты в неурочное время. Она приводит их в панику.

Писк цыплят действовал Сэму на нервы. Он стал чуть тише, после того, как Пит чиркнул зажигалкой, зажег свечу и укрепил ее на тахоскопе, который, закончив предыдущий пробег, так и стоял в дальнем конце комнаты.

Когда свеча — единственный источник света в лаборатории — разгорелась получше, Сэм запустил генератор, и тахоскоп начал двигаться.

А цыплята начали притягивать свет поближе к себе.

— Я больше не смогу есть курятину, — пробормотал Пит, глядя на распечатку с анализом результатов. — Эти поганцы просто волшебники!

Сэм улыбнулся:

— Тогда тебе лучше сразу стать вегетарианцем — потому что на то, что ты видел, способно любое создание чуть поумнее морковки. А некоторые придерживаются мнения, что и морковь не так глупа, как кажется.

— Хочешь провести опыт с ящиком овощей?

— Ха! Люди подумают, что мы сбрендили.

— Люди уже давно так думают.

Сэм пожал плечами:

— Может, они и правы.

Пит украдкой взглянул на своего шефа. Иногда ему было трудно понять Сэма. Другой на его месте ликовал бы, что сделал открытие, а на Сэма вдруг напала хандра. У него был такой вид, словно все, чем они занимаются, — пустая трата времени.

— Что случилось? — спросил Пит. — Ты нашел какую-то ошибку в наших экспериментах?

— Никакой ошибки нет, — ровным голосом проговорил Сэм.

— Тогда почему у тебя такой унылый вид?

На лице Сэма отразилась досада — верный признак того, что лучше прекратить расспросы. Но Пит был не из тех, кто выполняет распоряжения, не вникая при этом в суть, а кроме того, он уважал Сэма и восхищался его работой.

— Не смотри на меня так, — сказал он Сэму и поймал себя на том, что его голос звучит слишком высоко. Пит знал за собой эту черту и ненавидел ее. — Если тебя что-то тревожит, я хочу знать, в чем дело.

Сэм вздохнул, словно принес таким образом извинения.

— Дело не в том, что наши доказательства не верны.

— А в чем же?

— А в том, как обозначить явление, которое они доказывают.

До этого Джоанна была на телевидении только раз — участвовала в ток-шоу по поводу ряда статей, которые она написала о шарлатанских диетах и горе-врачах, которые их насаждают. К своему удивлению, она обнаружила, что съемки — это вовсе не так страшно. Главное — не переусердствовать с эмоциональностью. В этом смысле лучше недожать, чем пережать, ибо от камеры не ускользает ни одно движение.

Сегодняшнее шоу было того же рода. Утром — запись, днем — трансляция. Статья Джоанны о грязном мошенничестве в Храме Новой Звезды, как она и рассчитывала, произвела настоящий фурор. В результате Джоанна участвовала в съемках вместе с женщиной-астрологом и автором книги о привидениях великих людей, которые якобы бродят по свету. Пятым в этой компании, считая ведущего, был психолог по имени Сэм Таун, который занимался исследованиями «паранормальных явлений» в Манхэттенском университете.

Предмет обсуждения вызывал у Джоанны отвращение, сама программа казалась ей совершенно пустой и бессмысленной, но редактор считал, что разговор на телевидении по поводу любой темы, затронутой в журнале, поспособствует росту популярности и тиража.

— Не хотите ли вы сказать, — спросила из публики какая-то женщина, — что религия и все остальное — это сплошное вранье, и после смерти нет ничего?

— Я хочу сказать, — ответила Джоанна, — что никому не дано знать, что происходит, когда человек умирает, и всякий, кто заявляет, будто ему это известно, — обманщик, а возможно, и жулик.

— И все-таки о религии, — сказал ведущий программы. — По-вашему, она тоже относится к той категории мошенничества, о которой вы писали в статье?

— Разумеется, нет. Религия — это другое дело.

— Могу я спросить: вы сами веруете в Бога?

— Я выросла в протестантской семье, но никогда не любила ходить в церковь. А если вас интересует более серьезный аспект веры... Скорее всего я не решилась бы ответить «нет».