Андрей Марков - Уральская мистика

– Плескани-ка, Игорёк мне малость.

Осадив поднесённый стакашек водки добрым, наперчённым куском копченого сала с малосольным огурчиком, старик продолжил:

– Обернулся Змей, и ахнули мы с любушкой – морда ужасная у него, красная, чешуйчатая, четыре зелёных глаза так и сияют каким-то таким неземным цветом. Глянул он на нас – как пламенем ожёг, засвистел недовольно, да в землю и ушёл. Да, вот такие дела. Посидели мы с Дарьюшкой под тем кустом ещё немного, а потом осмелели – подошли к месту и видим – земля ещё теплая, даже горячая, серой и ещё чем-то металлическим воняет, а самое главное – три чешуйки, каждая с чайное блюдечко, валяются, так и блестят. Подобрали мы их с Дарьюшкой и не зря – золото это оказалось, самое настоящее.

Круг внимающих рассказчику людей одновременно оживился и охнул, мужики стали переглядываться, толкая друг друга в бок.

– Да, друзья мои – самое настоящее золото. Припрятал я его тогда на время, затем переплавил и сдал нужным людям, не советскому же государству отдавать – объясняй потом, где взял, да добыл. А так – неплохой свадебный подарок нам с Дарьюшкой Полоз сделал…

– А, что, Никитич, неужто ты на поляне больше ничего не искал? – робко поинтересовался один из рыбаков – долговязый парень средних лет, одетый в японскую штормовку.

– Как не искал, – усмехнулся рассказчик, – искал, конечно, даже поляну всю лопатой перерыл, но – не судьба… Да и не любит Полоз, по поверью, жадных до богатства людей. А так – и дом построил и скотину прикупил, а остаток на книжку положил и то – хлеб.

Над становищем снова установилась тишина – каждый раздумывал над услышанным и, примеривал на себя, как бы он поступил с богатством, столь щедро свалившимся от древних сил, незаметно соседствующих с земной технократической цивилизацией, но время от времени, проявляющих себя во всей своей мощи и непостижимости.

Рассказ второй. «Деревня мертвых».

Река мерно несла тяжелую черную массу воды мимо становища рыбаков. Изредка, где-то в её глубине, что-то плескалось, да в тайге, иногда потрескивали сучья и седой филин, издавна почитаемый людьми, как символ мудрости, недовольно ухал, видно жалуясь на тяжкую птичью долю. Похолодало, сквозь тучи пробилась полнокровная Луна, заливая серебристым светом окрестности и людей, придвинувшихся поближе к костру. По берегу потянулись первые языки белесого тумана, пытаясь охватить своими призрачными волнами всё окружающее пространство. Что-то таинственное, языческое и древнее проступило сквозь привычные очертания таёжных деревьев – казалось, что кто-то незримый, могучий и всесильный наблюдает за кругом зябко поёживающихся людей, сидящих возле костра.

– Да, дела, – подал голос один из рыболовов – крепко сбитый мужик, с совершенно седыми волосами и, отчего-то, красными глазами, – каких только историй не наслушаешься во время таких вот посиделок.

– А, что, Седой, потрави-ка и ты нам байки – у тебя-то точно в запасе не одна интересная история. – Откликнулся, почему-то, полушёпотом Небритый.

Седой нахмурился, а затем, внезапно, рассмеялся нервно и зло:

– Ну, черти, уговорили. Ужо потешу я вас небылицей одной, что была давно и не по правде, однако после того случая волосы у меня белыми как снег стали и приклеилась кличка Седой. Лет восемь назад, в это же время года, решили мы с мужиками за грибами сходить, на дальний кордон, так сказать, на север – сами знаете, какие великолепные боровики там появляются. Ага, значит, пришли на место и, не поверишь, столько грибов насобирали – жуть! Да и боровички все как на подбор – все крепыши и ни одного червивого. Однако и время домой выбираться подошло.

Седой задумчиво откусил добрый кусок домашнего бутерброда и, глядя куда-то вдаль, продолжил:

– Идем, мы, значит по лесу весёлые – подфартило-то нам капитально, да только чуем – что-то не так: лесовозная грунтовка всё меньше да меньше становится, а чаща всё гуще. Ну, у одного из нас телефон был с новомодным по тем временам навигатором, ага, значит, достал он его и хвастает – мол, вмиг дорогу отыщем. Да не тут-то было! Пищал аппарат, тужился-пыжился, а ни одного спутника не отыскал – как отрубило начисто.

Рассказывающий подкинул в угасающий костёр елового лапника, от чего огонь, взвился весёлым фонтаном красно-жёлтых искр и произнёс:

– Да. Поняли мы тогда, что заблудились, словно леший, какой увёл в сторону от людского жилья. Решили идти, ориентируясь по уже заходящему солнцу – шли, шли да и вышли на полузаросшую тропу, явно не звериную. Повеселели – любая тропа выведет к человеческому жилью, да и лес расступаться стал – появились заброшенные покосы, да полуразвалившиеся жердяные ограды огородиков. Вобщем, вывела нас тропка на старое кладбище: кругом кресты, покосившиеся да замшелые могильные камни, которых лично я, отродясь, в наших краях не видел. Жутко нам стало тогда, неуютно, да хорошо у товарища бутылочка горячительного с собой была – жахнули, прям с горла, и смелей вперёд пошли.

Человек умолк, затем промочил горло уже остывшим чифирем и снова над рекой зашелестел его негромкий голос:

– Пройдя вперёд, увидели мы, в кровяных лучах заходящего солнца, тёмные очертания изб и поняли, что наткнулись на какую-то деревеньку, вот только какую, никто так и не понял тогда. Ну да мало ли у нас деревушек заброшенных. Ага, значит, идём по улице и видим – дома все почти полуразрушенные, что странно – крыши все как одна деревянные и прогнившие – видать, местные обитатели давно уже эти места покинули. Ну, мы с мужиками поорали-то, для проформы, хотя и понимать начали, что ни одной живой души уже здесь и не встретим. Решили искать более-менее уцелевший дом для ночлега и точно – в конце улицы, сразу же за полуобвалившимся колодцем нашли избу с целой крышей покрытой ржавым от времени кровельным железом. Зашли в избу – благо дверь не заколочена была, а просто подперта поленом, видим – беспорядок везде, пыль, хлам накидан, а вещи-то все старинные, явно в начале века сделаны – угольный самовар, такой же утюг, на стенах пожелтевшие фотографические снимки черно-белые висят, а в доме ни одной лампочки, ни одного провода, да и пока по деревеньке шли, столбов не заметили.

Дядька Сашка удивленно крякнул и перебил Седого:

– Да в каком же месте такая деревенька находится-то?

Рассказчик поморщился и поднял руку:

– Тихо. Не торопи события. Всему свое время.

– Вот, значит… Располагаться мы на ночлег стали – темнеет-то быстро уже. Расчистили пол от хлама и застелили его нарубленным у ближайших деревьев лапником. Перекусили, чем Бог послал, а именно великолепной тушенкой с душистым хлебом и чесночком, сходили во двор по малой нужде, и спать улеглись. Заснули, как в яму провалились – притомились за день очень, а, кроме того и выпитый спирт дал о себе знать. Проснулся я внезапно, словно в бок толкнул кто. Огляделся вокруг – все тихо, товарищи спят спокойно да выводят носами рулады, а за полуразвалившейся печкой вторит им, невесть откуда взявшийся сверчок. Подошел к затянутому паутиной окну, куда свалили мы рюкзаки, достал оттуда баклагу с родниковой водой и только поднёс ко рту, как бросив случайный взгляд на улицу – обомлел… Ярко светила Луна, освещая своим мертвенным светом близлежащие избы, покосившиеся заборы и чахлые березки да ели. Но не призрачный вид брошенной деревни ошеломил меня, а десятки оборванных фигур медленно, неуклюже и бесцельно слоняющиеся по улице и издающие ужасные хриплые стоны. Вот один из них развернулся ко мне лицом и с ужасом я увидел, что и не человек это вовсе, а самый натуральный мертвец – одежда и кожа представляли собой практически одинаково рваные лоскуты, сквозь которые виднелось гнилое мясо, а, кое-где и пожелтевшая кость. Нос, как и половина нижней челюсти у монстра отсутствовали и, вид он имел бы даже жалостный, если бы не его глаза.