Брайан Эвенсон - Последние дни. Павшие кони

Прямо перед ним кожа на лице дрогнула и голова слегка сдвинулась – отсутствующие глаза как будто вперились в его собственные. Кляйн оторвал взгляд, а потом, схватившись за одеяло, сдернул его с тела.

Под одеялом был только торс – без единой конечности, со срезанными сосками, отрубленным пенисом. Он сидел и смотрел, как поднимается и опадает грудь, как свистит воздух между зубов. Тело лежало как-то неправильно, заметил он, и тогда перевернул его на бок – достаточно, чтобы увидеть, что ягодицы тоже срезаны.

Рот что-то пытался сказать, но Кляйн не мог ничего понять – большая часть языка отсутствовала. Он отпустил тело. Отвернулся, медленно упал на пол. Сзади кто-то колотил в дверь. Он так и лежал, таращась в потолок и слушая лепет Элайна, пока они не пришли и не вытащили Кляйна из комнаты.

– Ну, теперь вы убедились? – Борхерт стоял, оперевшись на тросточку, впивавшуюся ему в ладонь. Кляйн теперь был в кресле – кресле Борхерта, – куда его усадили охранники после того, как проволокли из комнаты Элайна по лестнице, где он головой отсчитал каждую ступеньку.

– Что с вами? – спросил Борхерт. – У вас как будто жар.

– Элайн жив, – сказал Кляйн.

– Ну конечно, жив. Я должен извиниться за ложь, мистер Кляйн, но поверьте, у меня были для нее все основания.

– Почему?

– Почему, мистер Кляйн? – Борхерт повернулся к нему, подскакал поближе. – Вы хотите знать?

– Да.

Борхерт улыбнулся:

– Знание – самый ценный из товаров. Согласны на обмен? Я обменяю знание на конечность.

– Что?

– Вы слышали. Знание за конечность. Вы сами выбираете конечность. Или даже попросту ладонь или ступню. Этого хватит.

– Нет, – сказал Кляйн.

– Это ваша проблема, – сказал Борхерт. – Вы сами не хотите знать.

– Я хочу знать.

– Правда или плоть, – повторил Борхерт. – Что вам важнее?

Кляйн не ответил.

– Или, скажем, хотя бы палец, – продолжил Борхерт. – Один-единственный палец на ноге или руке. Что вам один палец? Вы и так живете без восьми. Что изменит еще один?

Кляйн встал, направился к двери. Он слышал, как за спиной посмеивается Борхерт:

– Предложение в силе, мистер Кляйн. Возвращайтесь в любое время.

Кляйн лежал в постели и думал. В полной темноте он все видел перед глазами изуродованное лицо Элайна, его голову на подушке, одеяло под самым подбородком. Наконец встал и включил свет.

Нога болела. Она по-прежнему истекала кровью и жидкостью на месте пальцев, а ступня как-то странно потемнела, распухла. Он закинул ее на подушку, повыше, и это как будто помогло.

Что такое истина, думал он. Насколько важно ее знать? И когда он ее узнает, что потом?

Он посмотрел на свою культю. Иногда он до сих пор чувствовал ладонь. А когда Борхерт опоил его, даже видел – полусуществующую, как привидение. Попытался заставить себя увидеть ее вновь, но не смог.

Может, попросить что-нибудь для ноги, что-нибудь противовоспалительное или даже посерьезней, пока та совсем не распухла и позволяла ходить. Он примет и останется в кровати, дождется, пока пальцы заживут.

«Зачем?» – все спрашивал себя Кляйн, снова увидев лицо Элайна несмотря на то, что свет еще горел. Зачем Борхерт ему врал? Что он выигрывал, притворяясь, что Элайн мертв, хотя тот на самом деле жив?

Он всё крутил эти вопросы в голове.

А когда наконец нашел ответ, осознал, что попал в очень большую беду.

Охранник у калитки не хотел его пускать, но Кляйн заявил, что пришел на ампутацию, что Борхерт сам пригласил его вернуться. Одноглазый посовещался с коллегой за дверью, а потом встал рядом с Кляйном у калитки в темноте, пока второй отправился наверх совещаться с Борхертом.

– Уже очень поздно, – сказал охранник.

– Он меня примет, – заверил его Кляйн. – Он сам сказал прийти.

И в самом деле, когда второй охранник вернулся, его впустили.

Кляйн отправился с ним по лестнице к комнате Борхерта. Охранник постучал. Когда Борхерт ответил, охранник открыл дверь и впустил Кляйна одного.

– Итак, – сказал Борхерт. – Все-таки правда для вас важнее, мистер Кляйн.

Он сидел в своем кресле, неуклюже взяв оставшимися пальцами пистолет:

– Прошу, присаживайтесь, мистер Кляйн.

– Он не заряжен, – сказал Кляйн.

– Нет? – удивился Борхерт. – И почему вы так думаете?

– Пистолет, который вы мне дали, был не заряжен.

– Это так, – сказал Борхерт, – но не потому ли, что я дал его вам?

Кляйн не ответил.

– Не желаете рассказать, что узнали? – спросил Борхерт.

– Вы планируете убить Элайна.

– И?..

– И планируете выставить все так, будто его убил я.

– В этом отношении на вас можно было положиться, – сказал Борхерт. – Вы отменно сыграли свою роль. Зарегистрированная склонность к насилию. Явная одержимость Элайном, живым или мертвым. Ошибаетесь вы только в одном пустяке: я уже убил Элайна.

– Когда?

– Вскоре после того, как вы ушли. Для человека без конечностей он оказал самое активное сопротивление.

– Зачем?

– Ах, – сказал Борхерт. – Мистер Кляйн, сомневаюсь, что смогу вам это втолковать.

– А ты попробуй.

– «А ты попробуй», мистер Кляйн? Как нелитературно. Причина лежит в вере. Мы с Элайном расходились в некоторых деталях, вопросах веры. В интересах веры нужно было расправиться либо со мной, либо с ним, причем так, чтобы второй показался невиновным. Иначе бы возник раскол. Естественно, я, со своей стороны, предпочитал, чтобы расправились с ним, а не со мной.

– Вы были врагами.

– Вовсе нет. Мы восхищались друг другом. Это просто разумный политический ход, мистер Кляйн. Он должен был свершиться.

– Почему я?

– Почему вы, мистер Кляйн? Просто потому, что вы есть, и потому, что Господь ниспослал на вас свою милость, избрал отнять у вас руку. Вы, разумеется, будете вознаграждены в раю за ваш вклад. Но будете ли вознаграждены при жизни – совсем другой вопрос.

– Наверное, мне лучше уйти, – сказал Кляйн.

– Хороший вопрос, мистер Кляйн. Убить вас или позволить уйти? Хм-м-м? Как думаете, мистер Кляйн? Отпустить ли вас? Может, бросим монетку?

Кляйн не ответил.

– Без монетки? Не желаете выразить мнение?

– Я бы хотел уйти, – ответил Кляйн.

– Ну разумеется, – сказал Борхерт. – И вы уйдете. Да будет сегодня день милосердия, не правосудия. Возможно, если вам повезет, вы даже выберетесь за ворота, пройдете мимо охраны навстречу так называемой свободе внешнего мира.

Кляйн повернулся к двери.

– Но, с другой стороны, – услышал он из-за спины, – несомненно, милосердие до́лжно сочетать с правосудием, мистер Кляйн. Я прав? Возможно, вы все-таки оставите нам что-нибудь, чтобы мы о вас помнили.

Кляйн замер на месте. Потом, не оборачиваясь, медленно потянулся к ручке.

– На вашем месте я бы этого не делал, – сказал Борхерт. – Ненавижу стрелять в спину.