Элен Фир - Имаго

Когда я вернулась к телевизору, на экране уже истерично вздрагивала куколка, из которой на свет божий старалась выползти бабочка. Вот она появляется – мокрая, жалкая, сморщенная. Рождение, новый облик. Ее крылья постепенно высыхают, наливаются красками, силой.

– Из куколки выводится бабочка. Имаго быстро достигает половой зрелости и через несколько дней готова к размножению. В зависимости от того, как быстро бабочка выполнит это основное предназначение, она живет от нескольких дней до нескольких недель. Исключение составляют зимующие бабочки, которые могут прожить более десяти месяцев .

Я задумчиво смотрела, как мертвые бабочки с прозрачными крыльями устилают землю. Перед внутренним взором снова вспыхнули глаза того парня. Когда я встретила его в кафе, он выглядел больным, но уже в баре вечером просто лучился здоровьем, а в роковую ночь был самим совершенством. Я подошла к зеркалу, подняла указательным пальцем верхнюю губу. Десны припухли и покраснели. Как буквально за пару дней могли сгнить два здоровых зуба? «Я хочу знать, – отчаянно думала я, глядя на свое отражение. – Хочу знать, кто ты такой. Кто я такая теперь, после встречи с тобой». В глубине отраженных глаз мелькнуло что-то незнакомое и зловещее.

Канун Хеллоуина выдался богатым на суету: я носилась туда-сюда, разводя раствор искусственной крови, подбирая косметику и отглаживая одежду, пока Холли ерзала по дивану, терпеливо слушая мое пыхтение.

Я расправила складки на хлопковой юбочке Холли и аккуратно завязала красный галстук. Она трещала над ухом, сбивая с мысли.

– Холли! – прорычала я сквозь зажатую в зубах кисть. – Пара минут! Мне нужна только пара минут !

– Лив, я устала сидеть! – захныкала Холли. – Я хочу в туалет!

– Потерпи. – Я обмакнула кисть в густую искусственную кровь. – Закрой глаза.

Холли зажмурилась, и я резко взмахнула кистью. Алые капли оросили ее костюм, левую сторону лица и прозрачный целлофан, которым я предусмотрительно накрыла диван. Я пару раз прижала кисть к уголку напудренных губ, чтобы «кровь» побежала ручейком до самой шеи, и отошла, созерцая результат.

– Как я выгляжу? – кокетливо спросила Холли и дотронулась языком до красной кляксы у рта.

– Чудовищно. Твоя мама будет в ужасе.

– Блеск! – Холли оживленно заболтала ногами над полом.

Через полчаса на машине Джейкоба приехала Шерил, ослепительная в платье из красного шелка. Она холодно посмотрела на меня, пока Холли семенила к ней. Я издевательски помахала кончиками пальцев, как когда-то сделала она, получив пощечину. Голубые глаза Шерил сузились.

Дома без Холли было тихо и неуютно. Атмосфера праздника улетучилась. Стараясь себя занять, я дотронулась до шеи: от шрама осталось только воспоминание, и все же память о том, куда пришелся укус, была все еще свежа. Такие вещи не забываются.

Часы показывали почти шесть. Я расположилась возле телевизора. Телеканалы были забиты тематическими передачами – куда ни глянь, всюду тыквы и полосатые ведьминские чулки. Я бы порадовалась даже пресловутой мелодраме, в которой все заканчивается хорошо, но не нашла ничего подобного. Настроение было хуже некуда.

Завибрировал телефон. Я медленно, как старушка, поднесла к нему руку и нажала на зеленую пиктограмму.

– Где ты, дорогуша? – раздался недовольный голос Джи. – Время уже шесть, а ты не красишь меня перед вечеринкой!

– Мы не договаривались встретиться, – вяло парировала я.

Джи помолчала. Когда она снова заговорила, каждое слово дышало гневом:

– Знаешь, я сделаю вид, что не слышала твоих слов. С какой это стати тебе нужно мое приглашение?

Я пожала плечами, зная наверняка, что подруга сквозь расстояние почувствует этот жест. «С другой стороны, – пришла предательская мысль, – можно даже не наряжаться: среди искусственных монстров я буду настоящим и без мишуры». Джи ворчала что-то о безответственности и негодяях, рушащих дружбу, – ее сетования были еще невыносимей, чем гнетущие размышления о чудовище под личиной человека.

– Ну хорошо! – простонала я, откинувшись на спинку.

– Какая умница! – защебетала Джи, сменив инквизиторский тон на прежний елейный голосок. – Я заеду за тобой через полчаса.

Злая от того, что не сдержала обещания самой себе, я завалилась на ковер и замолотила руками по полу. Джи и мертвого поднимет, если ей от него что-то понадобится.

Она действительно явилась через полчаса, принеся с собой огромную сумку, аромат духов и упреки – такой привычный шлейф, что у меня защемило сердце. Цокнув языком, Джи вывалила кучу тюбиков, флакончиков и кистей и угрожающе подступила ко мне, но я отказалась от макияжа. Краситься – значит признавать празднование. Даже в компании Джи мне не хотелось этого делать.

– Что ж, – зло протянула она, с силой воткнув вилку плойки в розетку. – Твое право ходить как чучело.

Я смотрела на нее с нежностью, подмечая каждый поворот плойки, мазок кисточки. Джи смеялась и округляла глаза, рассказывая о чем-то; ее голос заполнял квартиру, как золотистый мед. Я чувствовала, как расслабляются скованные мышцы и уменьшается груз на сердце.

– Джи, – сказала я, когда она переоделась в свой костюм, – спасибо, что ты есть.

Она крепко обняла меня, но ничего не ответила.

«Давилку» этим вечером можно было найти, даже идя вслепую, – тротуар вздрагивал в такт басам, в небо хищно впивались белые когти прожекторов. Рядом с Женевьевой я выглядела блекло в своей спортивной кофте и джинсах, с собранными в хвост волосами. Она-то постаралась на славу: черные локоны переливались в тусклом свете фонарей, макияж подчеркивал красоту точеного лица. Охранник впустил нас, задержав на мне брезгливый взгляд. Да, зрелище еще то: принцесса и нищенка.

В клубе было тесно; я даже подумала, что дома стоило облиться маслом – для облегчения продвижения. То тут, то там мелькали лица, раскрашенные под черепа светящейся краской. Женевьева здоровалась с некоторыми из них и даже сердечно расцеловывала в щеки. Я же будто угодила на шабаш; впечатление усиливала огромная клетка под потолком, где извивалась испещренная сияющими рисунками обнаженная девушка. Я обвела взглядом пульсирующую толпу, диковатого диджея, облаченного в залитый кровью фрак, и забитый людьми бар, где суетился бармен Руперт в костюме Джокера. В помещении то и дело вспыхивали алые и фиолетовые лампы; посетители то становились окровавленными, то синели, как от удушья.

– Джи! – крикнула я. Она склонилась ко мне, пританцовывая в такт музыке. – Пойдем наверх, мне что-то нехорошо.

Джи кивнула на шаткую лестницу на второй этаж – смотровую площадку. Мы протиснулись к ней и поднялись наверх; здесь тоже оказалось полно людей, желающих отдохнуть от дикого ритма. Они пренебрежительно смотрели вниз, на бурлящее море влажных человеческих тел, переговаривались, пытаясь перекричать музыку. Я прислонилась к железной перегородке рядом с целующейся парочкой. Джи качала бедрами, танцуя на месте.