Алекс Ведов - С той стороны. Повести и рассказы

Жора завопил снова – его опять ужалили несколько пчёл. Он выронил из руки нож и яростно замахал обеими руками, отгоняя всё новых насекомых, которые неслись на него. Ему было уже не до меня.

У меня перехватило дух. Я не мог от страха сделать больше и шагу. В голове мелькнуло, что сейчас этот разъярённый рой бросится на меня тоже. Но пчёлы меня будто не замечали. Они продолжали стремительно вылетать из-за моей спины и, как одна, пикировали на бугая, орущего благим матом и бестолково машущего руками.

Уже и не жужжание раздавалось над ульями, а грозный гул. Я снова посмотрел туда – в воздухе висело целое живое облако из насекомых. Оно несколько секунд раздувалось на глазах, клубилось и кипело, как единый живой организм. И вдруг разом, как по чьей-то команде, ринулось в нашу сторону.

Моё сердце ухнуло куда-то вниз. Я понял, что это конец.

Жора тоже увидел это. Его лицо уже заплыло от укусов и скорчилось от боли и ужаса. Он издал хрип и повернулся, чтобы бежать. Мы оба поняли, что происходит нечто непонятное и страшное.

Пчелиная туча пронеслась над моей головой. Я даже всем телом почувствовал дуновение от тысяч и тысяч крылышек. Ни одна из них меня даже не задела, словно я был неодушевлённым предметом.

Пчелиный вихрь налетел на Жору, окутав его со всех сторон. Пчёл было так много, что сам Жора пропал из виду. Я услышал только его жуткий вопль. Он бросился было прочь, но сумел пробежать всего несколько шагов. Я с ужасом наблюдал, как пчёлы сплошь облепили его лицо, шею и руки, как они живой шевелящейся массой залезли даже за расстёгнутый воротник рубахи.

Жора орал страшно и непрерывно, он рухнул на колени и молотил себя ручищами по лицу, по груди, давя насекомых десятками. Но сотни и сотни новых тут же занимали их место. Потом Жора упал и стал кататься по земле, и вопли его были уже надсадными. Но жужжащий рой не отставал от него. В него продолжали вонзаться новые и новые жала.

Это продолжалось ещё несколько секунд, и Жора внезапно затих. Он ещё несколько раз конвульсивно дёрнулся и остался лежать на траве без движения.

Потом пчелиное облако, снова как по команде, взметнулось в воздух, немного повисело над телом, и понеслось над моей головой назад к ульям. Некоторое время пчёлы вились над своими жилищами, а потом их единый рой стал постепенно разделяться на части, редеть: пчёлы залетали обратно в ульи. Скоро их живое облако растаяло в воздухе.

Я стоял, замерев на месте. Сердце бешено колотилось. Случившееся на моих глазах потрясло меня больше, чем что-либо до этого.

Я всё ещё не мог поверить в своё неожиданное спасение. И не мог осознать, что произошло. Как так получилось, что меня ни одна пчела не ужалила? Почему всё досталось Жоре? Почему они вообще вдруг накинулись на него?

Хозяйка пасеки рассказывала, что пчёлы не любят всяких резких запахов. Может, они почуяли идущий от Жоры запах курева? А может, что-то другое их разозлило? Не знаю…

Впечатление было такое, что ими управлял кто-то невидимый.

Потом я набрался смелости и осторожно подошёл к Жоре, валяющемуся на траве в скрюченной позе. Его было не узнать. Всё лицо и руки вздулись и были синюшного цвета, как ноги у мороженой курицы. Правильнее было бы сказать, что его лицо потеряло черты, оно превратилось в какое-то жуткое бесформенное месиво. Рот был широко раскрыт в застывшем вопле.

Я наклонился над ним. Он не дышал и не шевелился. Совсем. Он был мёртв.

Такая доза пчелиного яда, которую он получил, убила бы, наверное, быка.

Я попробовал представить себе, что Жора чувствовал в последние моменты своей жизни, и содрогнулся.

Но он это заслужил.

Ноги всё ещё мелко дрожали, но я побрёл через луг к дороге.

Потом сел на велосипед и покатил домой.

***

Нет смысла пережёвывать нудное повествование о том, как я пошёл в полицию и всё рассказал следователю. Да, тому самому, который приходил ко мне в больницу. Он сначала мне не поверил. Что и не удивительно.

Не хочется в подробностях пересказывать, как со специальной группой мы снова в тот же день поехали на луг – туда, где всё случилось. Как уносили на носилках изуродованную, потерявшую человеческий облик Жорину тушу. Как на следующий день, уже в присутствии Витьки и Даши, доставали из озера труп старого пчеловода, уже обезображенный разложением и объеденный рыбами.

Как рыдала над ним старушка, хозяйка пасеки, которая присутствовала на этом жутком мероприятии. Как потом опять со следственной группой мы поехали к известняковому месторождению – к тому месту, где Жора столкнул меня в шурф, ударив сначала шокером (как оказалось, принадлежавшим Даше).

Не хочется вспоминать все эти допросы и следственные эксперименты. Как те двое быстро раскололись насчёт своих ролей во всём, что случилось. Как хныкал и утирал сопли Витька, давая признательные показания, и нещадно сваливая всё на покойного хахаля своей сестры. Как всхлипывала Даша, умоляя следователя не судить их с братцем слишком строго.

Я старался не наговаривать лишнего на них. Наоборот, Витьку я всячески выгораживал. Я сказал, что Жора угрозами заставлял его помогать скрыть своё злодеяние, а потом молчать. Уж не знаю, был ли Витька мне за то благодарен – я потом с ним очень мало общался. Оба мы понимали, что уже никогда друзьями не будем.

И ещё: после того, как всё стало известно, его батя на выборах снял свою кандидатуру. Насколько я знаю, джип у них конфисковали, а самого Витькиного отца обязали выплатить вдове убитого огромную сумму.

В общем, дальнейшее было уже не столь интересно.

Мне остаётся только добавить, что я потом ещё раз съездил на пасеку к старушке. Мы с ней сидели, пили чай с мёдом (конечно же!) и долго разговаривали о разном.

От неё я узнал самую последнюю деталь, которая в этой истории осталась для меня тёмным пятном. Старика действительно звали Пётр Арсеньевич.

Да, чуть не забыл: возвращаясь с пасеки, я знал, что больше не боюсь пчёл.

Этого котёнка Андрей Кондаков подобрал, когда возвращался домой с курсов по вождению. Стоял солнечный июньский вечер, на улице было малолюдно и тихо. Андрей шёл не спеша, вдыхая дурман клейких тополиных почек, любуясь молодыми кронами, изумрудно-прозрачными в лучах клонившегося солнца, и думал о том, что жизнь всё-таки прекрасна. Он, молодой и перспективный (как ему казалось) выпускник филфака Санкт-Петербургского университета, имел все основания так считать.

Во-первых, вчера наконец-то закончилась канитель по оформлению всех документов на квартиру, отписанную ему бабушкой. Теперь он собственник двушки в Питере, и не где-нибудь, а на Васильевском!

Во-вторых, в отношениях с Инкой наметились какие-то сдвиги к улучшению. В очередной раз помирились и договорились больше не ссориться по пустякам (хотя в таких случаях договорённость ничего не значит, и обоим это понятно). А ещё запланировали в следующие выходные съездить в Петергоф, поглазеть на фонтаны и прочие красоты. А там, глядишь, для них двоих снова обозначится некое светлое будущее.