Андрей Лабин - Черные сны

Хозяйка повелительным жестом указала на два стула у двери. Егора не покидало ощущение, что он участник какого-то спектакля, и все эти нелепые движения срежессированы. Жанне Евгеньевне не семьдесят два года, а куда больше. Она словно переместилась во времени вместе с домом из эпохи расцвета русской буржуазии.

– Со всем вниманием, – она слегка наклонила голову и приготовилась слушать Паршина. На Егора она даже не смотрела.

– Вот, Жанна Евгеньевна, – как-то по холопски смущаясь, – заговорил Паршин. – Хотим вас познакомить с новым работником, вернее сотрудником Нагибиным Егором Вячеславовичем.

Егор покосился на напарника. Его фамилия была Владимирович. Но поправлять не стал.

– Теперь мы вдвоем попеременно будем вас навещать и выполнять ваши задания.

– Приятно познакомиться, – Жанна Евгеньева царственно взглянула на Егора, словно дала милостыню.

– Взаимно, – просипел Егор, в горле запершило, он откашлялся.

– Я надеюсь, – хозяйка сделала паузу и снова перевела взгляд на Паршина, – проинструктировали своего коллегу о времени посещения и заведенном порядке?

– Разумеется, – с придыханием проговорил Паршин. Егору послышалось, что тот проговорил это слово со свистящей «с» на конце – разумеется-с. В памяти возник сюжет старого фильма, где Гоголевские благовоспитанные подхалимы пресмыкаясь перед самозванцем говорили именно так.

– Возьмите, – изящным движением Жанна Евгеньевна выудила из рукава сложенный лист бумаги и протянула Паршину. Тот соскочил с места и, раболепно пригибаясь, быстро, едва не переходя на рысь приблизился. Когда брал листок, Егору показалось, что он поцелует ей руку. Женщине, по-видимому, тоже так показалось, она отдернула тонкую кисть, сморщилась и брезгливо изогнула губы. – Первым делом отправьте заказную телеграмму в Ржев, – продолжала она тоном, не терпящим возражение.

– Если Рыбинский хлеб не свежий, возьмите наш и грузди, что принесли в прошлый раз, слишком соленые и, извините, сопливые. Найдите старушку, что продавала вам раньше. Козье молоко уже было с кислинкой. Спрашивайте, свежее ли. Пока все. Да, и передайте Лидии Марковне, пожертвования фонду перечислила. Пусть не беспокоится. Больше, господа, не задерживаю.

Она не искала общения и сочувствия. Она не тяготилась одиночеством. От соцработников ей было нужно лишь исполнение ее поручений. Где-то неугомонно щебетала канарейка.

Паршин едва сел, как тут же вскочил и заторопился в коридор как-то полубоком, словно чувствовал себя неловко из-за того, что повернулся к Божьей помазаннице спиной.

Когда обувались под строгим взглядом хозяйки, которая стояла поодаль, Паршин на мгновение задержался и посмотрел на замки.

– Сегодня, судя по щелчкам, вы заперлись только на четыре. Обычно на пять, не маловато будет, Жанна Евгеньевна?

– Самый раз.

Паршин кивнул, выдавил задом дверь и выкатился на лестничную площадку, увлекая за собой Егора.

– Что-то старая карга прячет. Понавешала замков… – Паршин задумался, затем продолжил. – От нее уходишь, словно от прокурора, вроде ничего пока еще не сделал и в то же время чувствуешь себя виноватым. Видел, как она разговаривает, словно слова дарит… Терпеть не могу.

– Так откажись, пусть Варвару или ту другую тетку с маленькой головой приставят.

– Нет, Варвару нельзя, слишком она это… Ну в общем она сама не пойдет к этой стерве, а матершинницу Светку уже пробовали. От ее рабоче-крестьянской простоты у вдовы едва акалептический удар не случился.

– Что?

– Ха, – довольно хмыкнул Паршин. – Это я так у академика нахватался. То есть копыта едва не отбросила.

– Апоплексический, – поправил Егор.

– Ты что, тоже академик?

– Нет. Просто слово знакомое. Но мне, кажется, правильнее эпилептический криз.

– Плевать. В общем, классовая нетерпимость у них случилась. Видел, какая она барыня, только меня и терпит… И я ее пока… – как-то в задумчивости тихо проговорил Паршин, – Червяк, наверное тебя специально к ней подвязал, чтобы… Хотя черт его знает. Там и твой психолог мудрит. Фиг разберешься. И вообще смотри. Червяку ты не понравился. Он своих бабушек и дедушек обожает, сам скоро на их месте окажется.

– А про какой фонд она говорила? – спросил Егор.

– Какой-то попечительский. Наша Марковна вообразила себя Саввой, для «конченых» открыла ночлежку. Только мне кажется муть все это.

– О порядке, каком-то вдова говорила.

– Ничего особенного, просто веди себя у нее прилично, молчи, быстро пришел, быстро ушел. Чуть полюбезнее с ней и будет тебе счастье. Во, смотри, – и Паршин вытянул из кармана брюк за длинную цепочку карманные часы. Они блестели на осеннем хилом солнце и своей тяжестью раскручивали цепочку.

– Не золото, но все равно, вещица недешевая. Паршин ловко подхватил часы той же рукой, что и мгновение назад держал цепочку. Нажал на кнопочку. Створка упруго откинулась, и взгляду Егора предстал перламутровый переливающийся циферблат с изящными тонкими стрелками.

– Так-с, сколько у нас натикало? – Паршин поднес часы к глазам, – без семи минут десять. На обед рано, а вот к академику заскочить успеем. Но… Он спрятал часы в карман.

– Сперва надо затариться.

Оказавшись внутри небольшого магазинчика, пропахшего хлебом и телогрейками, он достал список и стал заказывать продавщице, – масло «краевое» триста, молоко «ферма» полтора жирности, батон черного за восемнадцать… Закончил Паршин бутылкой водки «забайкальской», самой дешевой в ассортименте. Все остальные продукты тоже были в основном местных производителей и весьма бюджетными. За все про все продавщица попросила двести семнадцать рублей двадцать копеек. Паршин аккуратно отсчитал требуемую сумму и взял увесистый пакет. – А теперь к академику.

Паршин постучал кулаком в дверь.

– Иду-у-у, – послышался приглушенный протяжный голос. Щелкнула щеколда, дверь распахнулась. В нос пахнуло застоялым запахом старческого жилья. На кресле -каталке, держась за металлические обручи сухими, жилистыми, словно манипуляторы руками, сидел чисто выбритый с сизым подбородком, фиолетовой сеткой сосудов на щеках и носу пожилой мужчина лет шестидесяти. Худощавый, согнутый в подкову, едва коснулся посетителей взглядом водянистых блеклых глаз и уставился на пакет.

Модест Павлович Хазин жил куда скромнее, чем вдова осужденного за воровство чиновника. Он занимал две тесные комнаты на втором этаже старого кирпичного дома с деревянными перекрытиями, с потолками, штукатуренными по дранке. Узкий коридор, в котором едва могли бочком разойтись два человека, поворачивал направо в крохотную кухоньку с печью, на которой стояла двухкомфорочная газовая плитка. Егор прочитал на заляпанной жиром табличке «ПГ-2 – Н -П». Скрученные электрические провода в тряпичной обмотке, крепились на керамических изоляторах и тянулись от накладного выключателя к засиженному мухами плафону. Как и в большинстве домов этой части городка, узкие деревянные оконца пропускали мало света.