Дмитрий Каннуников - Чёрный дачник и другие мистические рассказы

Чёрный дачник

Далеко от Москвы, в ста километрах, находилось садоводческое товарищество «Яблонька». Участки давали работающим на одном московском заводе, брали неохотно, машин в начале 80-х было мало, а трястись на автобусе 3 часа, да потом по грунтовке 5 километров, чтобы насладиться прелестями природы, особо желающих не было. Но … худо– бедно 200 участков раздали. Ближайший город, вернее посёлок городского типа, был в 20 километрах, а в 4 километрах через речку Кобылку была деревня Кобылятино, дворов на 30-35. За мостик через эту речку была постоянная «войнушка» между деревенскими ребятами и приезжими городскими. Причём «вражда» эта передавалась из поколения в поколение, чертились схемы захвата моста, делались недалеко от моста схроны, копались землянки в лесу, иногда дружили, иногда снова ссорились. Бывало, что с утра «дачные» захватят мост и держат до обеда оборону, пока матери обедать не позовут, а после обеда соберутся – мост уже деревенские оккупировали. Взрослые из деревни относились к дачникам спокойно, даже радовались приходу лета, можно было продавать излишки молока и яиц за «живые» деньги, по осени мясо по сходной цене, да и в местном магазинчике прибыль была. Люди начинали ездить на дачи с конца апреля, когда дорога просыхала, тогда жизнь кипела, ходил автобус из посёлка, включали «летний» водопровод, а в октябре все уезжали в город и посёлок пустел. Проехать по раскисшей грунтовке можно было разве только на тракторе. Деревенские, тоже по негласному соглашению, туда не ходили, чтобы не портить отношения с москвичами.

Вместе со своими заводчанами получил надел в 6 соток и Иван Никодимович со своей супругой Валентиной. Они оба были родом из деревни, поэтому, несмотря на трудности с дорогой, ездили на дачу с удовольствием. Получали по тем временам хорошо, поставили кирпичный дом с печкой, баньку и предмет зависти всех соседей – стеклянную теплицу. Ивану Никодимовичу на даче нравилось. Спозаранку ходил на рыбалку, потом помогал жене в огороде, осенью ходили вместе по грибы. Лес был только со стороны дачных участков, а за речкой было ровное поле до самой деревни, грибов было много. Валентина всегда закатывала на зиму компоты, варенья, грибы, помидоры с огурцами, теплица давала хороший урожай.

Была у них дочка, Анечка, «пацан в юбке», как её звал отец. Она дружила с мальчишками, отважно защищала мост от деревенских, и была зачинщицей многих шалостей: то тарзанку сделают, то костёр разожгут и шифер в него бросят, то простыни белые оденут и ночью по посёлку бегают, людей пугают… . Приходили жаловаться, но Никодимыч вздохнёт, посмотрит сурово на дочь, та ходит потом извиняется и говорит, что больше так не будет, а потом забывает и снова что-нибудь выдумывает.

Выросла дочь, окончила институт, вышла замуж и уехала с мужем на заработки на Север, там родила им внучку, Катеньку. Приезжали они редко, но раз в неделю звонили домой обязательно, а летом , когда были на даче, ходили в Кобылятино и заказывали с ними разговор на телефон председателя колхоза. Валентина очень скучала по ним, даже порывалась ехать в Сургут, но Никодимыч удержал, всё равно внучку привозили на целое лето раз в два года.

А однажды Валентины не стало. Пошла нарвать помидоров в теплицу, схватилась за сердце и села. Спохватился Иван Никодимович, вынес её из теплицы, думал тепловой удар, стал холодной водой лицо протирать, потом схватил и понёс в деревню, 4 километра на руках нёс, только перестала она дышать, как только мост перешёл, а фельдшер сказал, что умерла.

Много народу пришло на похороны, люди с завода, с дачи, дочка приехала с мужем и внучкой. Весь вечер вспоминали, какая была добрая и работящая его Валентина. Когда стали вспоминать покойную, встал сосед Витька Тихонов, ровесник Анюткин, и сказал:

– Иван Никодимыч, вот говорят все про тётю Валю хорошие слова, а я вспоминаю, как проснёшься рано утром на рыбалку, выйдешь во двор, а за забором вы с ней в две лопаты вскапываете огород, и так ладно у вас получается, друг за другом, главное – быстро, вы же с ней такие половинки, все вам завидовали, хорошая семья. А какие пироги она готовила, какой вкусный квас у неё получался. Я хоть и маленький был, а всегда думал, мне б такую жену, но не встретил пока.

Все зашумели, выпили, и только сейчас понял Никодимыч, что потерял частичку себя, холод поселился в его сердце, холод поселился в душе, холод поселился в теле. Достал он на даче чёрный брезентовый плащ с капюшоном, так и ходил в нём всё лето. Видели его то копающимся, в огороде, то бредущим в деревню в магазин. Местные стали называть его чёрным монахом, а при встрече скрещивали пальцы. А ночью он выходил во двор, садился на качели, которые сделал давно для дочки, и смотрел в тёмное небо, на Луну и звёзды, вспоминал свою Валентину.

Взиииг-взааааг – скрипели несмазанные качели.

Шли годы, дочка так и не переехала в Москву, всё продлевала и продлевала договор, говорила надо денег побольше заработать, Катечке скоро в институт поступать, а Иван Никодимыч каждый год с весны до поздней осени пропадал на даче. Постарел сильно, морщины покрыли лицо, но каждую ночь выходил он во двор, садился на качели и смотрел на тёмное небо, иногда что-то бормотал, как будто разговаривал с кем-то.

Взиииг-взаааг – скрипели несмазанные качели.

Через год после смерти жены завёл себе собачку. Ну, как завёл. Шёл из деревни на дачу, слышит, кто-то жалобно скулит в кустах, присмотрелся, а там щенок, маленький, чёрный, с белыми лапками, как в чулочках, мокрый, замёрз. Поднял он этот промокший комочек и засунул за пазуху. Принёс домой, оказалась сука, назвал её Жулькой. Стала Жулька его спутницей на все годы, пенсия была маленькая, он сам не всегда сытно ел, но для собаки всегда покупал кости, мясо и другие вкусности. Дом Жулька охраняла хорошо, но детей любила, бегала с ними купаться летом. Бегут они по улице, она посмотрит на Никодимыча, как будто разрешения спросит, а он ей: «Беги уж, чудо!», – и она радостно с ними убегает на речку. Только пьяных она не любила, почует, если пьяный по улице пойдёт, и лает-лает, остановиться не может.

– Никодимыч, ты домой не собираешься, а то смотрю, все уехали, а ты всё в огороде копошишься? Дорога размокнет, и я на джипе уже не проеду до декабря, – за забором стоял председатель товарищества Ванька Терехов. Появился он в посёлке лет 7 назад, купил участок у спившегося Генки Фролова, который в девяностые бросил работу, семью, продал «чёрным» риэлторам квартиру, дачу и пропал. Ванька оказался мужиком зажиточным, обнёс участок высоким забором, построил тёплый кирпичный дом, гараж, завёл злого «кавказца» по кличке Абрек, а через 2 года на общем собрании избрали его председателем садового товарищества.