Владимир Чуринов - Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров

Уверенным шагом Гиттемшпиц прошествовал через кухонную дверь и окунулся в привычный мир суеты, предшествующей набиванию живота. Он прихватил с крючка круг чесночной колбасы, отобрал у посудомойки не очень чистую пивную кружку и сложными манипуляциями с ухом заставил поваренка наполнить ее из жбана. И вот, наконец, напарник ван Роттенхерца обратил внимание на предмет своих воздыханий.

Она стояла, сильная и неподкупная, у разделочной доски, и сосредоточенно рубила морковь, руки с опасной сталью умело скользили над мраморной поверхностью, пот струился по темно-русым волосам, повязанным косынкой, откуда выбивался непослушный локон. Пышная грудь бурно вздымалась, передник на объемной талии был сексуально забрызган кровью и салом. Полная попа, любимого хальстом размера, ритмично покачивалась в такт несложному мотивчику, который насвистывали алые, как хороший бифштекс, губы. Гиттемшпиц почувствовал, что влюбляется.

– Эй, детка! – обратился помощник ван Роттенхерца, подходя поближе к дивной фемине. – Знаешь, почему многие женщины называют меня трехногим?

Посудомойки и поварята испарились. Главная кухарка мадам Тильда медленно повернулась. Это была пышная женщина на излете среднего возраста, она носила просторное платье с лифом, поддерживающим объемную грудь, которой хватило бы двум-трем дочкам аристократов, белый передник с обилием профессиональных пятен, полосатые чулки и деревянные башмаки, в знак статуса покрытые лаком и росписью. Она медленно повернулась и тут же охнула. На широком лице с полными щеками, неумело выщипанными бровями и кокетливой бородавкой на крупном носу, застыла гримаса удивления, сменяющаяся брезгливостью. Вид коренастого, мускулистого мужичка, покрытого жесткой черно-красной шерстью, с хвостом, рогами и двумя парами глаз, одни из которых были обычными, а вторые цвета заката и без зрачков, к тому же одетого как наемник в кожу и портупеи, а также жилет со множеством карманов… Этот вид несомненно поразил главную кухарку маркизата. Но она быстро нашлась.

– Не иначе из-за твоего куцего хвоста, которым ты пол метешь, – неумело начала флирт мадам Тильда.

– О нет, мой горный цветок, – хальст подошел, и, глядя снизу вверх, приобнял пышную даму за попу. – Чтобы раскрыть секрет, меня просто надо увидеть без бренных оков одежды. Хотя и хвостом, – он обвил означенный орган, увенчанный кисточкой, вокруг голени предмета своих воздыханий, – я кое-что умею.

– Так уж и умеешь! – солидная дама хихикнула как институтка и прикрыла губы ладонью, которой мог бы позавидовать и гренадер.

– Не сомневайся! – хальст легонько пожал мягкое место, которое обнимал и преданно снизу вверх посмотрел в васильковые глаза Тильды. – Лишь дай мне накормить своего изнывающего от голода патрона, и я вернусь, дабы продемонстрировать тебе секреты плотской любви, которыми владеет только мой народ! Он, мой хозяин, там наверху, лечит вашего мальчика.

– Ааа, – поскучнела кухарка и отстранила коротышку от тела. – Вернулся, значит. Ну, вы это… – царица кухни помолчала. – Лечите, короче, скорее наш кошачий ужас, а то старый хер злой ходит, будто геморрой разыгрался, даже ко мне на кухню начал заглядывать, хромой паскудник, девок пугает.

– Всенепременно, – Гиттемшпиц начал активно накладывать на тарелку снедь для Иоганна – сыр, колбасу, бутылку вина, зелень, увел прямо с противня половину цыпленка, пару пирожных и холодный суп. – А почему же кошачий ужас? – полюбопытствовал он между делом, поняв, что романтический момент все равно упущен.

– А ты не знаешь? – вздохнула кухарка и вернулась к вивисекции невинных овощей. – Видел его кота?

– Еще бы! – хальст улучил момент и продемонстрировал Тильде изодранные руки. – Но и историю про кошку, за которой он присматривал, тоже слышал.

– А ты не верь всему, что слышишь, – совсем поскучнела кухарка, и буркнула, почти в сторону. – Умерла та кошка, а из котят один этот остался, самый злющий.

– Любопытно, – особо не задумываясь об услышанном, Гиттемшпиц прихватил поднос, украл для себя полкувшина пива и двинулся прочь. – Ну, до вечера, моншер, как у вас говорят.

Кухарка лишь неопределенно покачала головой, печально посмотрев вслед говорливому пушистику.

К вечеру Карла Луи пробил озноб, ребенок лежал, будто пораженный черной лихорадкой, по телу изредка проходили спазмы, глаза закатились, руки хваткой дога вцепились в простыню.

– Держись, парень, – Иоганн так и не притронулся к пище, он сидел возле постели больного, держал мальчишку за руку и говорил. – Ты не станешь еще одним ребенком, чью жизнь разрушил мой обожаемый родитель. Тьма побеждает, когда мы сдаемся, когда решаем, что борьба бесполезна. Зло торжествует, когда свет бездействует. Все это есть в достатке в нашей душе. Плохое и хорошее, скверное и правильное. Мы сами делаем выбор. Ты сможешь победить. У тебя есть силы. Я же вижу. Вспомни все доброе, все хорошее, что было в твоей жизни, улыбку матери, наставления отца, смех сестры, брата, суровую любовь деда. Вспомни, наконец, эту несчастную кошку, Агнесса говорила, ты даже с кочергой в руке защищал ее от собак. Видишь, сколько в тебе верного! Разве все это не стоит борьбы? Держись, дерись против него, я достал тебе славную шпагу, шваркарасец, но никто, кроме тебя самого не сумеет ей воспользоваться!

Луи скрутил спазм, он забился в судорогах, изо рта пошла пена, затем он бессильно обмяк, продолжив слабо сотрясаться всем телом.

– Ни за что не пускай сюда его мать, – могильным голосом произнес охотник. – А лучше дай мне ключ, я запрусь изнутри. До завтра ты свободен.

Гиттемшпиц забористо ругнулся, швырнул под ноги ван Роттенхерцу ключ и ушел, громко хлопнув дверью.

Темная комната, мягкая кровать, живое тепло рядом и довольное дыхание удовлетворенной женщины, что еще нужно честному хальсту поздней ночью? Кое-что нужно, вспомнил же, черт его дери, рогатого дурака. Слуга Иоганна никогда не мог заставиться себя бездействовать, если считал, что есть проблема, которую он может решить. С кухни приятно пахло жирной, правильной едой, мадам Тильда еще не спала.

– Так что там с этой кошкой? – невинно, как ему казалось, поинтересовался напарник охотника на монстров.

Последовало долгое молчание, тишина звенела от напряжения.

– Тебе лучше не знать, – тяжело вздохнув, ответила Тильда, – вдруг вы перестанете его лечить.

– Я ему ничего не скажу, – горячо поклялся хальст.

– Мужики всегда врут, – зло откликнулась кухарка, – какой бы породы не были.

– Глаз даю! – пообещал мохнатый любовник.

Вновь молчание.

– Есть дерьмо, которое лучше даже палкой не трогать, – голос мадам Тильды снизился до легкого шепота. – Эта кошка умерла, плохо умерла, котята тоже, все, кроме одного, самого злого. Пацан и правда заботился о ней, до родов, а после родов…